– До чего же ты глупенькая, Молли! Неужели ты думала, что я оставлю свою дочурку где бы то ни было? Так радуешься мне, словно я мог за тобой не приехать! А теперь надевай-ка шляпу – и в путь! Миссис Браун, не найдется ли у вас шали, пледа или чего-то в этом роде?

Доктор даже не упомянул, что всего лишь полчаса назад вернулся домой после долгого объезда пациентов, усталый и голодный. Обнаружив, что Молли нет, сразу отправился к мисс Браунинг и застал сестер в горестном раскаянии, однако не стал выслушивать их оправдания и извинения, а поспешил домой и велел оседлать лошадь и пони. Хоть Бетти и крикнула, чтобы захватил юбку для ребенка, когда был всего в десяти ярдах от двери конюшни, возвращаться он не стал, а скрылся в темноте, бормоча ужасные проклятия, если верить словам конюха Дика.

Пока Молли ходила за шляпкой в комнату миссис Киркпатрик – по словам экономки, почти четверть мили, – добрая женщина успела поставить на стол бутылку вина и тарелку с пирогом, чтобы успокоить сгоравшего от нетерпения мистера Гибсона. Подобно большинству семейных врачей, доктор пользовался искренним расположением всех обитателей дома, и страдавшая подагрой миссис Браун никогда не упускала возможности выразить ему особое почтение и чем-нибудь побаловать, когда он позволял.

Она даже проводила обоих в конюшню, проследила, как Молли села на пони, собственноручно укрепила шаль и на прощание отважилась высказать предположение:

– Счастливого пути! Думаю, мистер Гибсон, дома вашей девочке будет лучше.

Едва выехав за пределы поместья, девочка пустила своего пони во весь опор, и мистер Гибсон заволновался:

– Дочка, здесь много кроличьих нор, и так быстро ехать опасно. Остановись немедленно!

Молли натянула поводья, доктор догнал ее и поехал рядом.

– В тени деревьев совсем темно, так что спешить нельзя.

– О, папа, никогда в жизни я так не радовалась! Чувствовала себя как свеча, на которую надели колпак.

– Неужели? А откуда тебе известно, что чувствует свеча?

– Совсем неизвестно, но, наверное, то же самое, что чувствовала я. – Молли немного помолчала и воскликнула: – Ах, до чего же здесь хорошо! До чего приятно ехать свободно, вдыхать свежий воздух и ощущать аромат росистой травы! Папа, ты здесь? Почему молчишь?

Мистер Гибсон подъехал ближе и, чтобы успокоить девочку, накрыл ее ладонь своей.

– Как хорошо, когда ты рядом! – Молли крепко сжала руку отца. – Знаешь, хочу сделать цепь, как у Понто, только длиной с твой самый дальний маршрут. Тогда можно будет прицепить один конец ко мне, а другой – к тебе. Если соскучусь, дерну один раз, а ты, если не сможешь сразу вернуться, дернешь два раза. Так мы никогда не потеряем друг друга.

– Насколько я понял, мне придется объезжать больных примерно так же, как пасутся ослы: с грузом на задней ноге.

– Груз – это я? Ну и пусть, лишь бы всегда оставаться с тобой. Я не обижаюсь.

– А вот я, пожалуй, обижусь: значит, я осел?

– Вовсе нет! Я же так тебя не называю, но все равно так приятно сознавать, что можно говорить что хочешь.

– Значит, вот чему ты научилась в столь избранном обществе? А я то-то ждал, что вернешься такой утонченной и юной леди, что даже решил подготовиться к встрече и прочитал несколько глав из «Сэра Чарлза Грандисона» [6].

– Надеюсь, что никогда в жизни не стану ни лордом, ни леди.

– Могу успокоить: лордом ты точно никогда не станешь, а шанс стать леди в том смысле, как ты понимаешь, равен одному из тысячи.

– Всякий раз, когда придется идти за шляпой, непременно заблужусь или, прежде чем отправиться на прогулку, поброжу по длинным коридорам и лестницам.