Она поморщилась, мысленно – в тысячный раз – оттолкнула от себя этого типа и решила думать о чем-нибудь приятном, согревающем душу. Через горные кручи, через равнины, через тысячу километров она перенеслась домой и улыбнулась с умилительной грустью: она ведь уже соскучилась по своему Кубыкину.

Мужа она называла почти всегда по фамилии, даже иной раз дробила ее на слоги: «Ку-бы-кин», в этом находила что-то иронически-заботливое; к тому же имя «Валерий», как ей казалось, ему явно не подходило: какое-то заемное, случайное, невпопад. Еще ей казалось, что Кубыкин излишне сутулится, и она частенько шептала ему, особенно если выходили «на люди»: «Кубыкин, распрямись!» Не одобряла Вера и его небрежность в одежде. Чего бы ни надел – все хорошо. К примеру, даже дома мог целый день проходить в трусах, не реагируя на просьбы Веры: «Ты бы штаны хотя бы надел!» – «Не во дворец ведь идти, фраки тут не нужны!» – ворчливо отпихивался от просьб Кубыкин.

Перед санаторной поездкой, которую диктовала необходимость подлечиться, Вера с ласковой насмешливостью сокрушалась: «Как ты будешь строить без меня дачу, Кубыкин? Кто тебе приготовит твою любимую окрошку?» Из всех блюд Кубыкин отдавал безусловное предпочтение окрошке. Он любил ее с изобилием зелени: лучок, укропчик, огурчики, редиска, петрушка, красный перец – все шло в ход; он съедал обыкновенно по полной-полной объемистой тарелке, причем квас использовал только собственного, особенного приготовления; он приправлял эту вкуснятину майонезом, сметаной, иногда даже горчицей и аджикой, и непременно – тертым хреном, – хрен в данной рецептуре шел деликатесом.

Вера же, хотя сама чаще всего готовила ему это блюдо, окрошку недолюбливала: от кваса у нее всегда пучило живот, да и остроту кубыкинских добавок она переносила со скрипом. «Кубыкин, как ты это ешь? – удивлялась она, передергивая плечами. – Тут столько всего понапихано острого. Ложку в рот не вломишь». Кубыкин же ворчал с полным ртом: «Ничего ты не понимаешь… На то вы и бабы…»

У Кубыкина вообще имелась склонность поворчать. Чаще всего это проявлялось на даче, точнее – на строительстве этой дачи. По натуре он был упрямо-трудолюбив, настырен, хваток и весьма ворчлив, если что-то делалось не «по его». Он готов был работать денно и нощно, если ставил себе цель, и не очень-то считался с мнением и положением других, пренебрегая, по сути, и самим собою – забывал о всяком отдыхе и комфорте.

«Конечно, он не такой, как этот… – думала Вера, опять соскальзывая с дальних воспоминаний на близкие. – В нем нет такой показухи и щегольства. Кубыкин труженик и в общем-то премилый, немного забавный человек со своей невыносимой окрошкой». Вера сперва снисходительно, а потом таинственно и сладко улыбнулась, – так улыбается всякая женщина, когда в разлуке с мужем вспоминает какую-нибудь радостную сердцу, сугубо интимную частность или дорогой штришок в портрете супружеской судьбы.

А таковых частностей и дорогих штришков в их совместной жизни уже набралось на целый весьма благополучный портрет, недаром Вере иные из подруг в открытую завидовали. «Да, Кубыкин, безусловно, находка для обстоятельной семейной жизни…» – думала Вера и как будто хотела проверить и удостовериться в крепости такового суждения. Ведь вспоминая сейчас о достоинствах мужа, она слегка заблудилась в своих чувствах. Она попутно и параллельно вспомнила и про Игоря.

«Что ж, Кубыкин сам виноват: зачем выбирает себе в друзья и приятели таких непроверенных людей? Или, проще сказать, предателей… Э-э, нет, опять не то, – Вера вздохнула, глядя на красивый горный пейзаж. – Игорь очень интересен, привлекателен, ему в этом не откажешь… И пусть “тот случай” останется тайной. Для всех – тайной! Каждая женщина имеет право на тайну. И эту тайну никто не должен знать: ни муж – упаси Боже! – ни родственники, ни подруги, ни знакомые, в том числе эта невыносимая нытик Ольга, ни эти отрешенные от всего красивые горы!.. И только малое провокационное сомнение закрадывалось в душу: уж не был ли