Йорген сообщил, что хоть Швеция и продвинулась в деле феминизации общества, но работы еще предстоит ого-го как много. И оплата труда еще не до конца равная, и мужчины все равно берут меньше декретных дней, чем женщины. И в высших эшелонах шведского бизнеса и власти женщин еще недостаточно, чтобы говорить о победившем равноправии. Мне кажется, где-то на этом этапе я смотрела на Йоргена со слезами умиления.

Йорген не намерен был останавливаться: он сообщил, что и туалеты должны быть общие для мужчин и женщин – это удобно, экологично и феминистично. Тут я втянула слезы умиления обратно – я, конечно, феминистка, но не готова пока расстаться с гендерной приватностью в туалете.

Когда объявили наши гейты, они оказались рядом – что практически невозможно в таком огромном аэропорту, как Хитроу, а в романтической комедии обязательно. Это дало нам возможность поговорить еще с полчаса, пусть мой запас английского к этому моменту уже и истощился до лаконичных «ес» и «ес оф кос».

Но даже романтические комедии не лишены элементов реальности: зрители вряд ли поверят, что до Гётеборга и до Москвы летит один и тот же самолет. Так что нам с Йоргеном надо было прощаться. Нет, мы не обменялись контактами и не подружились в соцсетях Мы лишь обнялись и пожелали друг другу «олл де бест».

Конечно, если бы мы были в романтической комедии, Йорген вернулся бы в Гётеборг и зрители узнали бы, что он вдовец – прекрасная светловолосая жена хранилась бы в фоторамке на каминной полке. А прекрасные светловолосые дочери посоветовали бы ему ехать в Россию и искать загадочную незнакомку с кучей тюбиков из аэропорта. И он бы поехал в Россию, где его на пути к загадочной незнакомке ждало бы множество забавных приключений с медведями, балалайкой и КГБ…

Но мы не в романтической комедии. К счастью. Потому что Йорген – это, конечно, хорошо, но в Шереметьево меня встречал родной русский муж. И не один, а с огромным букетом цветов. Видимо, почувствовал опасность супружеским локатором.

Терпеть не могу, когда люди не называют друг друга по имени. Когда вместо «Привет, Мирослава!» говорят просто «Привет!» И это относится ко всем именам, не только к Мирославе. Любое имя заслуживает того, чтобы быть произнесенным вслух. Да, даже Андрей.

Обращение по имени – показатель заинтересованности в собеседнике и уважения к нему. Это проверка воспитания, тест на этичность и контрольная на интеллигентность. Это я сейчас изо всех сил пытаюсь подстроить под свою нелюбовь к обезличенным обращениям убедительный фундамент. Правда заключается в том, что эта нелюбовь, как и неприязнь к мату, – штука сугубо интуитивная. По ней я определяю своих и чужих.

Когда человек пишет мне «Привет!» вместо «Привет, Маша!», «Привет, Мари!», «Привет, Руся!» или хотя бы «Привет, сладкая попка!», я чувствую так, будто меня обокрали. Этот «Привет!» может принадлежать кому угодно, и человек, который его написал, раздает эти обезличенные «приветы» направо и налево, не удосуживаясь остановиться и подумать, кому именно предназначается этот «привет».

Отдельно я люблю обезличенные «приветы», за которыми следует какая-то просьба. Это уже наглость вселенского масштаба. Окей, не буду драматизировать – галактического. На что рассчитывает этот человек? Что я после его агрессивного обезличенного выпада – а как иначе назвать «привет» без имени, но с восклицательным знаком, – побегу выполнять его идиотскую просьбу? Поверьте, другой она не может быть – после такого-то вступления.

При этом у меня есть несколько знакомых, которые регулярно обращаются ко мне, не называя меня по имени. И да, меня каждый раз это задевает. Каждый раз! Представляете, как изнурительно общаться с такими людьми? Не будьте таким человеком.