– Не думаю, – задумчиво присмотрелся ко мне граф, только с каким-то совершенно иным выражением пронзительно черных глаз. – У меня превосходная память на лица и всех своих врагов я знаю как самого себя.

– Тогда любовь, – хотела было поставить точку в диалоге колдунья, откинулась на спинку стула, довольно поглаживая сытый живот и продолжая с жадностью созерцать наши с Айрафом нетронутые супы.

– Исключено, – прогрохотал граф. – Вспоминай, старая, что ты там намудрила с проклятьем, а иначе, – задумался на мгновение и тут же продолжил свою угрозу, – сошлю тебя в дом престарелых! Это такое людское учреждение для надоевших старых родственников! Будешь там общаться с себе подобными.

– Но мы – не родня, – расхохоталась Гунолина. – Но и молодые путники в лесу меня более чем устраивают. Герцог, не выгоняй меня из избы, а!? Я всё вспомню, – и почесала лысеющую макушку. – Дорогу я прокляла эту триста лет назад. Ты тогда сказал, что хочешь жить в тишине и абсолютном покое.

– Вот именно. Только вот что ещё к моему пожеланию добавила ты?

– Что-то вроде этого, – пакостно захохотала каркающим смехом старуха: «Дорогу может увидеть лишь тот, кто дорог герцогу – родственник, враг, друг…

– У меня нет друзей! – как заорет герцог! Мы все аж подпрыгнули. А Гунолина продолжила, как ни в чем не бывало:

– И любимый человек! – торжественно закончила фразу колдунья, с благодарностью прихлебывая алое нечто из незаметно придвинутой ей моей порции.

– Что?! – подорвался Гердамакс со своего места. – В этих землях есть только один любимый человек – это я! Зачем было закладывать в проклятие и так очевидные вещи?

Колдунья при этих словах подавилась и откашлявшись, продолжила оглашать оказывается ещё не законченный текст проклятия: "По возвращении из владений герцога абсолютно всех ждет неминуемый несчастный случай с фатальным исходом".

– А это ещё зачем? – удивилась я. Герцог моё удивление поддержал и вопросительно уставился на старую довольную каргу. Айраф, когда осознал услышанное, уронил ложку в свою тарелку. Он то блюдо не ел, просто до недавно сказанных слов помешивал поставленное перед ним яство, наблюдая за пузырьками, появляющимися на пути, проплытом ложкой. Теперь я вся была в каплях будем надеяться, что борща. Гунолина же так же незаметно вернула мне назад уже опустевшую тарелку и начала гипнотизировать последнее оставшееся не съеденным блюдо на столе.

– Как зачем? – не поняла колдунья. – Чтобы больше не приперлись! – разъяснили непонятливым нам. – Ведь если пришли раз, то потом и ещё притащатся. А это – прямое нарушение тишины и покоя.

– А я все думал, почему дядя Марк погостил и за триста лет больше ни разу меня не навестил, – зарычал герцог. А затем его взгляд переместился на меня и как-то… подобрел, что ли. – Вселенная, рад, что происходящее не отражается на Вашем аппетите. Шеф-повар у меня самый лучший, счастлив осознавать, что и Вы оценили приготовленные им изыски. Только Вы немного… перепачкались, – протянул герцог. Взял мою руку в свою, перегнувшись через стол и… слизнул капельку супа. Брр… Айраф посмотрел на Гердамакса и тоже решил повторить за взрослым дяденькой, у которого совершенно нет мозгов, похоже. Разгадав сходу его намерение, я нервно проговорила:

– Не надо… меня облизывать.

– Все понятно, – заявила с озорным блеском в глазах старуха, – Любовь, – и начала вылавливать последние капли своим половником на дне тарелки, громко шкрябая по донышку красивой фарфоровой посудины, расписанной алыми вензелями.

– Не понял, – высокомерно произнес герцог и на всех повеяло холодом. Мы все как-то разом поняли, что это было не просто утверждение, а вопрос, абсолютно точно предполагающий незамедлительный ответ.