– Нет ответа. Не знаю. И ты права.

– В чем?

– Ты не звала. Я не просил. Ни тебе, ни мне это было не нужно. С чего бы? Все между нами было ясно, мы расстались спокойно. Ну… Почти.

– И там, у тебя… Ну, у нас. Вас… Мы счастливы. Да?

– Да. Во всяком случае, надеюсь на это. Ты достаточно мне рассказала, чтобы я мог так думать. Поверь.

– И мы общаемся, мы там друзья?

– Иногда общаемся. Надеюсь, мы друзья. Если хочешь спросить, вспоминаем ли мы прошлое, нас в нем…

– Хочу. Спрашиваю.

– Нет. Нет у нас этих 'а помнишь, как… ' Не нужно. Зачем? Это и есть не приступ, а…

– Расчет и оценка?

– Да. Только потому мы и можем общаться, быть друзьями. Понимаешь?

– Теперь понимаю. Теперь…

Вот так. Мы думали, что все навсегда, а оказалось – нет. Если жить только этим самым 'приступом' . Ничто не может длиться вечно и оставаться неизменным. Жизнь меняется и нам нужно меняться вместе с ней. Иначе… Иначе будет так, как с нами – мы отбросим друг друга… Как наскучившую игрушку. В школе была ещё не любовь, поняла вдруг. Прелюдия к ней, большой, настоящей, долгой, может, на всю жизнь. Хорошая, радостная, счастливая прелюдия, мало кому достающаяся. А мы… Не оценили, не сберегли. Как он сказал? Выпили. То, чего должно было хватить на всю жизнь, умей мы 'оценивать и рассчитывать' – мы бездумно выпили до дна. И отбросили опустевший сосуд. Но… Все эти мысли, конечно, хороши и поучительны. Здесь и сейчас – что нам со всем этим делать? Что? Что мне с ним делать, а ему со мной? Он устало вздохнул, потёр ладонями лицо, пожал плечами.

– Я не знаю, что делать, правда.

– Ты же написал о таком роман целый, думал, размышлял…

– Я должен в этом разбираться, по-твоему?

– Ну, да… А роман большой?

– Больше тысячи страниц.

– Ого… Ничего себе, даже больше, чем этот. Так… Что?

– Все пишут, как переносятся. И что-то не попадалось мне о том, как перенесшийся захотел вернуться обратно и сделал это.

– Почему?

– Ну, – тут он замялся и ответил, явно тщательно подбирая слова, – в тех книгах, что читал, они рады переносу и совсем не хотят вернуться. Остаются.

– Зачем?

– Нуу… Занимаются они тут, ээ, не только тут, в общем… Разным. – он поморщился, вспомнил прочитанное? Не хочет об этом говорить?

– Слушай, – он снова твердо посмотрел мне в глаза этим своим взглядом, – ты можешь уйти.

– Что? – от неожиданности я пролепетала это еле слышно, – уйти?

Он кивнул.

– Я не имею права тебя удерживать, раз такое дело, понимаешь? Ты любишь не меня, а я… – он запнулся и только махнул рукой, дескать, сама все понимаешь.

Да. Понимаю.

– Я люблю его, а ты не любишь меня. Меня ты только помнишь. Ты втрое старше, даже больше. Я тебе в дочки гожусь, в маленькие. Мы чужие. Все сказала?

Глаз он не опустил. Только кулаки сжались. Я невольно пригляделась, так он их раньше не сжимал. Сейчас от них чем-то повеяло… Опасным. Он ответил, хрипло так, словно заставляет слова выходить наружу. Ответил то, что должен был.

– Да. Все сказала правильно. Ты можешь уйти, прямо сейчас. Если…

– Если что?

Он глубоко вздохнул и отвёл глаза. Тихо произнес, глядя в темнеющее окно. Мы и не заметили, как прошло время. Наступил вечер. Так незаметно… Он почти прошептал, глядя в неторопливо сгущающиеся вечерние сумерки.

– Если хочешь уйти.

Он встал со стула, подошёл к окну, несколько мгновений смотрел на горящие напротив окна, повернулся ко мне черным силуэтом без лица. Без лица… Я сейчас могу встать и уйти. Он сейчас освободил меня. Я ничего ему не должна. Ведь передо мной – не тот, кого я знала. Любила. Нас ничего не связывает. Ну же. Вставай. Иди. Разум шепчет так ласково, настойчиво и убедительно. Но прежде, чем я дала вкрадчивому голосу набрать силу, помимо воли спросилось. Само.