В глазах его появилось этакое услужливо-собачье выражение, особенно когда он мимоходом бросил цифру – двести рублей. Ясно дело, что в «Антикваре» за такую безделицу и полтинника не дадут, к тому же там паспорт нужен с пропиской, а старичок, судя по рыжей квадратной сумке, стоящей поодаль, с того берегу явился, с городишка какого-нибудь в получасах езды на электричке. Или на пароме перебрался с заволжской стороны.

– Отец, ты часом в НКВД не служил? – спросил Иван Петрович, вытягивая перед глазами руку со значком так, будто был дальнозорок. Ничего настораживающего ни впереди, ни позади. Студенты с пивом обступили лавку с проломанными некрашеными брусьями. Белый «Соболь» выворачивает к серым корпусам трикотажной фабрики, поток маршрутных такси обтекает автобусную остановку…

– Нет, что ты! – испугался старичок и бодро замахал руками. – Всю жизнь на реке. Морячок я, из торговых. Это пацаны мне притащили, знают, что интересуюсь медальками.

Детектив присел перед стариковским товаром.

Слева дорога теряется у площадки перед небольшим продуктовым магазинчиком, закрытым на обед. Чисто. Пацан на велосипеде не в счет… Справа, в метрах ста, высотка желтого кирпича, припаркованные машины… две бабульки у подъезда. Ищи родной, ищи. Если это есть, это никуда не уйдет, как слово матное – раз нацарапанное на заборе долго будет колоть глаза. Опаньки! Красная «девятка» перед той желтой высоткой. Что это? Бабулька привстала, машет рукой… Ага, машина задними колесами на газон наехала. Развернулась, но так, что из машины к подъезду неудобно выйти. Значит, выходить никто не собирается. Тонированное стекло с его стороны приспущено.

– Есть пионерские, есть новенькие комсомольские – двадцать штук, – доставал брезентовые мешочки из сумки разговорчивый дедок. – Книжек нет, не торгуем.

Только человек искушенный, тренированный, может мгновенно окинуть взглядом местность вокруг себя и выявить наблюдателя. И то, в статичном положении редко когда получается, необходимо действие, только через действие дичь выявит охотника, следующего за ней. Это могла быть и красная «девятка», и «Соболь», только что припарковавшийся к будочке перед воротами трикотажной фабрики. Или сидит человек на лавочке в метрах пятистах отсюда, на самой вершине съезда и спокойно прослушивает твой разговор, видит, что ты в руках вертишь. Гадать – пустое дело. Вот когда двинешься, когда все вынужденно придет в движение, вот тогда или красная «девятка» засуетится, или далекий дядечка с аппаратурой послушно тронется с места. Тогда можно определить, кто именно последовал за тобой. Этому искусству учат долго, в хороших школах с государственной стипендией.

Ивана Петровича этой науке не обучали. Во всяком случае, таким хлопотным методам. К чему, когда существовал такой превосходный способ как открытка. Перемены в жизни редки и мир вокруг тебя постоянен как открытка, когда-то прилепленная в кухне над холодильником. Один и тот же пейзаж на ней. Но стоит на этой скучной и привычной картинке появится новой детали, как она мгновенно бросается в глаза. Так вот, Шмыга готов был поклясться, что на его открытке «Я – и мой город» не было никогда красной «девятки», и «Соболя» не было. Вернее были, где-то далеко на заднем плане, иногда рядом проскальзывали, но в реальной, ощутимой близости нет, не присутствовали.

– Жаль, отец, наличных с собой не захватил, – рассеянно проговорил Иван Петрович, приподнимаясь. – В следующий раз обязательно что-нибудь прикуплю.

Теперь стряхнем с открытки случайный сор, то есть выкинем из головы, все, что вдруг бросилась в глаза, и потом краешком глаза глянем… Так, внимание! Кое-что осталось. Значит, не померещилось…