Пока тело Марии отдыхало, другая Мария – или все та же, это сложно понять, – шла по кладбищу. Здесь было довольно темно, но света достаточно, чтобы рассмотреть молодую зелень и серый цвет надгробий. Температура не ощущалась.

Мария дошла до плиты, на которой были изображены какие-то каракули. Она собиралась положить пахучий букет лилий, но услышала сзади чье-то мерзкое сопение. Мария повернулась и увидела двухметрового верзилу с огромными руками – кажется, что каждая из них размером с дом или гору, несмотря на то, что физически это оксюморон.

Мария бросилась бежать: она отталкивалась ногами со всех сил, но стояла на месте. Мозг отстукивал приказы на работу всех мышц ног, но они не то чтобы не слушались – их будто бы и не было. Мария снова обернулась, и вместо страшного гиганта увидела желто-зеленое поле подсолнечников. Шляпки развернулись и хором запели: «Ты где-то летаешь, ты где-то бежишь… а мы все смотрим на тебя и смеемся, смотрим на тебя и смеемся!»

Пылинки парили по номеру, словно ночью залетел пъяный Питер Пэн и зацепился за что-то топливным мешком – «ай, блядь», – из-за чего вся волшебная пыльца рассыпалась и разлетелась по комнате.

Многоугольная фигура белого света прилипла к ковролину, всякой мебели и укрытому одеялом Гектору. Кое-как Гектор открыл глаза на четверть от возможного и осмотрелся по сторонам, чтобы понять, где проснулся на этот раз.

Любое движение или шевеление вызывало острую, а затем пульсирующую боль в подмышке. Но чем больше он двигался, тем привычнее становилась боль. «Сколько время?» – подумал Гектор. Он опустил ноги с кровати и на цыпочках, несколько пошатываясь, прошел мимо Марии: ее голова была уложена на свои ладошки и спрятана под волосами.

Ударившись коленом о тумбочку с ее журналами – «ай, блядь», – Гектор, не проверяя сон Марии, последовал в ванную с кровавыми полотенцами и повидавшей вчерашний день одеждой.

Без Гектора зеркало над раковиной выглядело лучше, теперь здесь: и желтое опухшее плечо, и страшное фиолетовое пятно вокруг пластыря, и потрескавшиеся от сухости белесые губы, и перекошенные морщины, словно он сам не в восторге, что посмотрелся в зеркало, и красные яблоки, которые обычно производят впечатление глаз солидного человека.

Пальцы левой руки подняли серебристый рычажок, и вода вырвалась из водопровода, чтобы утолить жажду Гектора, оживить его губы. Волоски на спине, как антенны, почувствовали сзади чье-то присутствие. Гектор разогнулся и тут же нашел в отражении зеркала Марию со слипшимися от сна веками.

– Что за запах? – спросила она.

– Алюминий, – Гектор посмотрел на ноги Марии. – Я думал, ты лучше меня знаешь этот запах.

Его голос звучал низко, а из-за того, что связки не набрали эластичность, он звучал еще и как-то звонко и остро.

– Что вчера было? – она упала плечом на дверной косяк и поджала правую сторону рта, потому что это оказалось больнее, чем ожидалось.

Гектор заполнил легкие воздухом, который был обогащен ионами железа, которые повсюду тут раскиданы, вдохнул сквозь зубы и со всей тяжестью состояния – как бы с одолжением – протиснулся между Марией и дверной рамой, чтобы покинуть ванную.

Он вернулся в комнату и за собой приволок стул, который стоял рядом с невысоким столиком для телефона и синих цветов, а Мария, будто дозорная, следовала за ним. Гектор остановился по центру, но не сел.

– Почему ты меня не разбудила вчера? – сказал Гектор, не выпуская стул.

– С ума сошел? Ты едва не умер.

– Мы должны ехать, это была ошибка.

– Какая ошибка?

– То, что я решил взять тебя с собой, – Гектор еще раз изучил комнату. – Собирайся.