Он закрыл дуло ладонью и увел Беретту в сторону. Гектор с облегчением убрал оружие под одну из подушек. Затем он попытался коснуться Марии, но она резким жестом и губами, сложенными в изюм, дала понять, что не хочет. Гектор поднял подбородок:

– Давай.

– Не хочу, – сказала Мария. – Ты не пуп земли. – Мария обиженно посмотрела на его венистые руки.

– Мария, я делаю то же, что остальные, только милосердно. Киллер – самая честная профессия из всех. Я самый честный человек в мире, Мария.

– Человек года, – сказала она и присела на край дивана, а затем съехала вниз, поджимая колени к груди и опираясь лопатками на сидушку. – Меня не волнует экономика. Меня волнуешь ты.

– Нам надо в аэропорт, Мария. Поговорим по…

– Я не поеду с тобой, Гектор, – Мария плакала. – Разве ты не понял? Я больше не смогу тебя доверять. Никогда.

– Однажды папа принес домой двести восемьдесят грамм шоколадных конфет, – Гектор сделал паузу. – Я хорошо помню, что было именно столько, потому что подвесил их на крючок пружинных весов. Угадай, как долго мы их ели?

– Мне все равно.

– Три недели. Мы съедали в день по одной конфете. Чтобы досталось всем, мама разрезала их, как буханки хлеба, на малюсенькие квадратики шоколада: каждому доставалось по два ломтика, и каждый из этих ломтиков был толщиной с заусенец. Но я их не ел. Мне хотелось накопить больше и съесть все разом, поэтому я прятал свою часть в холодильнике под лекарствами. Не смотри так. Да, мы хранили лекарства в холодильнике – не знаю почему. Но тех конфет я так и не попробовал. Мой старший брат проследил, куда я их прячу, нашел и съел. Конечно, мне было обидно, но я не стал ни ругаться, ни рассказывать родителям, ни мстить. Знаешь почему?

– Мне все равно.

– Потому что не знал что потерял. Я пробовал какие-то сосалки, помадки, мармеладки, но шоколад – никогда. Вот и родители не знали что теряли каждый день. Понимаешь, о чем я? Они не жили, они пресмыкались. Это отражалось и на мне. Всякий раз, когда я на что-то жаловался, мать повторяла: «Это ерунда. Главное, чтобы на хлеб хватало». Я приходил со школы и говорил, что меня дразнят бомжом, потому что целый год ношу одну одежду – «Не обращай внимания. Главное, чтобы на хлеб хватало». Я говорил, что мне стыдно из-за того, что не могу ничего подарить девочке, которая мне нравится, – «И не нужно ничего дарить. Главное, чтобы на хлеб хватало». Я говорил, что у меня понос и тошнота из-за еды, которую в столовой дают бесплатно детям неимущих семей, – «Ну сходи в туалет. Главное, чтобы на хлеб хватало». Она шила дома варежки для шахтеров и повторяла эту фразу как мантру, – Гектор выдержал паузу. – Древняя пещера… люди накрыты платками… в центре стоит памятник женщины со швейной машиной, а на табличке написано: «Главное, чтобы на хлеб хватало». И по каменным влажным стенам эта молитва эхом передается дальше и дальше: главное, чтобы на хлеб хватало, главное, чтобы на хлеб хватало, главное, чтобы…

– Чтобы на хлеб хватало, я поняла, Гектор.

– В этой фразе прекрасно каждое слово. От «главное», которое определяет потолок твоих возможностей, до «хватало», которое выражает согласие с положением раба. Ты спросишь, а что же отец? Он был таким же, но по-другому. Я знаю, что он был умным, но военная служба оседлала его ум, сделав мантрой не слово, а действие: когда руки заняты, вопросы не возникают. Готов поспорить, он даже не успел опомниться, как ему стукнуло шестьдесят. Вот он поступает в военное училище вместо инженерного, потому что военным больше платят, а вот уже теряет все накопления из-за внезапной девальвации и продает за гроши какие-то радио-примочки, чтобы хватало на этот сраный хлеб. Как бы я их не любил, они были бедняками – не по количеству денег, а по характеру. И ведь когда-то у них были мечты, были мысли, был характер, были стремления.