– Ерунда, – отмахнулась я. – Он сам догадался. А я подсказала, кто автор книги. Только скажи-ка мне, мил-человек, с чего ты взял, что ты нам мешаешь?!

Миша покраснел, но ответил:

– Я пришел ночью, а вы… и я понял, как сильно вам мешал.

Я рассмеялась. Теперь все стало понятно. Я шагнула вперед и обняла Мишку.

– Дурак. Ты нам не мешаешь. Поверь, я очень рада, что ты вернулся.

Все оказалось просто. Мишка примчался в Жутово после недельной отлучки неизвестно где, а его никто и не ждал. Старая хозяйка постоялого двора, которая позволяла ему жить летом на конюшне, а зимой при кухне, померла. А сын этой доброй женщины только обрадовался, что избавился от лишнего рта. Почему он не заметил, что одновременно избавился от не лишней пары рук, я не знаю.

А мне нужны были еще одни руки. И Мишкина светлая голова. Потому что я планировала построить печку. Лето перевалило за вторую половину, и я не хотела оказаться на месте той стрекозы, которая беззаботно скакала все лето и замерзла, когда настали холода. А про печки Мишка точно знает больше всех. Я видела их в далеком детстве, а Борис никогда не топил.

Мишка в строительстве печей немного разбирался, несколько раз помогал печнику чинить и класть печи в деревне. И внимательно слушал и запоминал то, чему его учил мастер. Карьера печника ему не светила, но построить что-нибудь примитивное, для обогрева дома зимой, он мог.

Обсуждать предстоящую стройку мы начали прямо во время завтрака-обеда, прячась от палящего солнца под раскидистым деревом на берегу ручья. Здесь было прохладнее. Мы жевали кашу из лебеды с рыбными котлетами и конструировали печь.

– Мишка, ты просто клад, – рассмеялась я. Когда мальчишка несколькими линиями обозначил параметры будущей печи, называя каждую часть своим именем. Я кивала, даже не стараясь разобраться во всех этих вьюшках, поддувалах и колосниках. – А ты знаешь, как сделать огнеупорные кирпичи?

– Ага, – кивнул он. И улыбнулся, – Из глины. Я не уверен, но, полагаю, их надо обжечь…

– Конечно, – согласилась я, – а еще я слышала, что в смесь для огнеупорных кирпичей добавляют шамот, а это…

– Точно! – воскликнул Мишка, хлопнув себя по лбу, – я вспомнил. Шамот – это крошка из обожженной глины. Дядька Платон по всей деревне черепки собирал… Особенно ему нравилась белая посуда…

– Бела-а-ая, – протянула. Я знала, в моем прошлом мире белая глина называлась каолин, видела ее в косметических масках. И прекрасно представляла, как она выглядит. – Интересно, а здесь она есть?

– Должна быть, – тряхнул головой Мишка. – У нас в Жутово нет, но если я правильно понял, то наша речка течет через Пределы и называется Гончарка… Вдоль нее селятся гончары, потому что на берегу подходящая глина.

– Может ты и прав, – кивнула я. – Когда мы строили дом, всю глину добывали у ручья. И Борис говорил, что она отлично спекается и не трескается… Он ее магией сушил.

– Это хорошо, что магией, – улыбнулся Мишка. – обжигать в печи довольно сложно. Целый воз дров на один обжиг уходит. Я как-то летом у гончаров болтался. Работал на печах, дрова подкладывал. Всю ночь сидеть надо, за пламенем следить, чтобы горело равномерно.

Весь день мы с Мишкой провели у ручья и у реки, отложив все домашние заботы. Оказалось, что здесь встречалась разная глина. Возле нас полно обычной, красной. Мишка с видом знатока потыкал пальцем в сухие комки и заявил, что это та самая глина, которую используются для лепки горшков, и она нам не подходит. Я покивала, но на заметку себе взяла. Посуда нам нужна… Кастрюлей-сковородок у нас вдоволь, а горшков для хранения запасов я налепила бы.