– Мими, вот ты где! – В гримерку вломился Сальваторе: растрепанный, по-прежнему измазанный краской, с дикими глазами. – Мими, они не дали мне закончить! Они трогают роспись руками… О Единый, это варвары, а не люди!

– Вот тебя мне и надо, благородный дон, – нехорошо обрадовалась Матильда. – Девочки, дайте кто-нибудь платок и вон ту саблю.

– Мими, что ты делаешь?..

– Благородного дона капитана, что ж еще. Черный грим и кисть мне, быстро!

Общими усилиями Сальваторе за две минуты превратили в заправского пирата, а заодно девочки переключились с паники на полезное дело. Так что когда в гримерку заглянула Жозефина, все было почти готово.

– Ну?

– Мы уже идем. Музыка, где музыка?

Выглянув из гримерки, Жозефина сделала повелительный жест, и раздался барабанный рокот. Публика в зале сначала затихла, а потом зааплодировала и засвистела.

А Матильда, схватив Сальваторе за руку, потащила его на помост, превращенный в палубу пиратского брига.

– Полундра! – крикнула Матильда, выхватила у Сальваторе бутафорскую саблю и взмахнула ею в воздухе. – Свистать всех наверх! Господа, это пиратское нападение, всем сохранять спокойствие и приготовиться к ограблению!

– Полундра! На абордаж! – завопили девицы и высыпали на «палубу».

Публика приветствовала их топотом, свистом и звоном бокалов. А Матильда, убедившись, что все идет по плану, вернула саблю Сальваторе, приняла поданную им руку и спустилась в зал.

– Ты… ты ошеломительна, Мими. – Во взгляде юного гения светилось восхищение. – Надо за это выпить!

– Надо, – согласилась Матильда. – Надеюсь, тут найдется свободный столик.

– Вряд ли, – покачал головой Сальваторе, оглядев зал. – Разве что… – Он потянул Матильду к столику, занятому какими-то подозрительно молодо и бедно выглядящими мужчинами. Никак местная богема.

– Твои друзья?

– Да, идем!

Господа художники оказались приятной компанией, а главное, совершенно не походили на маньяка от ГБ. Молодые, веселые, уже слегка пьяные и восторженные, они целовали Матильде руки, сыпали комплиментами… и, к ее удивлению и облегчению, никто из них даже не попытался ущипнуть ее за задницу или позвать в номера. Вот других девиц они очень даже щупали, а Лулу один из них, бородатый скульптор, усадил к себе на колени.

– Сальваторе, что ты им обо мне сказал? – Выбрав момент, Матильда склонилась к его уху.

– Правду и только правду! – просиял юный гений. – Что ты – благородная дама инкогнито, гениальный режиссер и дизайнер, моя муза и вечная любовь!

– О боже… благородная дама-то зачем?

– Как зачем? – Гений искренне возмутился. – Пусть завидуют!

«Ох уж эти художники!» – засмеялась Матильда про себя, а вслух сказала:

– Надо за это выпить!

И они выпили, затем еще разок, и еще… Матильда сама не заметила, как рассказала парочку «свежих» анекдотов родом из своего мира и что-то ляпнула про мужчин, которые не мужчины… а потом прозвучало имя Жоржа Д'Амарьяка, и кто-то из собутыльников взялся рисовать «портрет импотента» – очень узнаваемый шарж, вот прямо как с натуры писали!

Мальчишка в форме посыльного появился у стола, когда шарж уже пошел гулять по залу, сопровождаемый шушуканьем и взрывами смеха.

– Вы Мими? – Мальчишка уставился на нее сердито и устало.

– Э?.. – Матильда не сразу отреагировала на непривычное имя, но все же кивнула.

– Скажите-ка мне свою фамилию, иначе письмо не отдам!

– Вслух не скажу! – заупрямилась Матильда, толком не понимая почему.

– Не скажет, она инкогнито! Видишь маску, пацан? У нас все серьезно! – грозно сжимая эфес бутафорской сабли, поддержал ее Сальваторе.

– Не пугай мальца, благородный дон, – вступилась за посыльного Матильда. – Иди сюда, на ушко скажу.