– Да, тётя, – сказала я, опуская руки и пряча их за спину. – Пришел… ушел… Он торопился.

– Жаль, я хотела с ним поговорить, – тётя расстроенно покачала головой. – Пойдем ужинать? Клод опять уснул, но дыхание ровное, и жара нет…

Она говорила о дяде всё время, пока мы ужинали, но я не мешала ей. Тётя говорила, а я думала о другом.

Откуда в доме палача фарфоровый сервиз? И дорогое вино?.. Если он не может ничего покупать – значит, крадет это всё? Или покупает в других городах, инкогнито? Или… забирает в качестве налога, натурой?.. А… с падших женщин он берет налоги серебром или…

Я гнала подобные мысли, и раз за разом повторяла себе, что не мое дело, как живет сартенский палач, но они снова возвращались, и я улетала в дом на холме, в рябиновую рощу. Палач прикасался ко мне, он поцеловал меня… Или поцелуй мне приснился?..

После ужина я отправилась бы в свою комнату, чтобы посумерничать в одиночестве, обдумать всё, что произошло, но тётя Аликс попросила провести с ней еще несколько часов.

– Не смогу уснуть, – призналась она. – Не передать, что я испытала в эту ночь. Когда я подумала, что могу потерять Клода…

Мы устроились в столовой, перенеся сюда кресла из гостиной, чтобы не беспокоить дядю. Тетя достала вязанье, но спицы так и лежали на ее коленях, а она погрузилась в воспоминания тридцатилетней давности, когда дядя Клод ухаживал за ней, а она сомневалась – принять его ухаживания или выбрать другого поклонника.

– С Клодом мы обменивались записками, оставляя их в дупле старого вяза, в парке. Теперь вяз уже срубили, но я до сих пор могу найти то место. Я гуляла там с моей матушкой, как мы сейчас гуляем с тобой, и всегда делала вид, что в туфлю попал камешек, и долго вытряхивала его, оперевшись о вяз. Стоило матушке отвернуться – я доставала записку от Клода, бросала свою, и мы шли себе дальше…

Я не мешала тёте предаваться воспоминаниям, понимая, что это отвлекало ее от тревожных мыслей. К тому же, мне было очень интересно слушать о днях ее молодости, когда все было совсем не так, как теперь… Кто сейчас обменивается записками? Молодые люди предпочитают смело подходить к понравившимся барышням, заговаривать, флиртовать. Фьер Сморрет подошел средь бела дня, в общественном месте, в парке. Подойти и заговорить не побоялся, а ехать в грозу ему показалось страшным. И когда узнал, что я отправилась звать на помощь палача – не бросился следом. Предпочел отсиживаться дома.

В столовую заглянула Дебора и сказала тихо и немного испуганно:

– Фьера Аликс, там пришел палач… хочет проведать фьера Клода…

Я вскочила, уронив пяльцы, и тут же смутилась, бросившись их поднимать. Правда, моего смущения никто не заметил, потому что тетя тоже вскочила, откладывая вязание.

– Согрей воды и принеси в гостиную! И побыстрее, Дебора! – распорядилась она уже на ходу. – Я сама провожу мастера к фьеру Клоду.

– Да, фьера! – служанка бросилась в кухню, а я вышла в коридор вслед за тетей.

Палач стоял у дверей – в маске, как обычно, с дорожной сумкой на ремне, через плечо.

– Добрый вечер, фьера… форката… – он сдержанно поклонился мне и тете, и я почувствовала, что краснею, хотя не было сказано ничего особенного – простая дань вежливости.

– Проходите, мастер, прошу вас, – тетя жестом предложила палачу пройти в гостиную. – Не разувайтесь, не стоит беспокоиться.

– Благодарю, но я привык так, – сказал он, уже снимая сапоги.

На нем были носки – вязаные, из светло-серой отпаренной шерсти, чтобы были мягче. Носки сидели точно по ноге, и я подумала, что вязались они по мерке, именно для палача. И кто же та женщина, которая заботится, чтобы у него ноги были всегда в тепле?..