7. Глава шестая.  Оперуполномоченная мачеха

Глава шестая.  Оперуполномоченная мачеха

Скромная девушка плакала и ждала, когда ее позовут замуж.

Поэтому никак не собиралась отзываться на «ау!»

и два раза пряталась от вертолета.

- Буранушка быстрее! – умоляла я, гладя медвежьи бока. «Треньк!», – отбивалась от заснеженных ветвей моя «гитара для начинающих».

Быть снегурочкой в мои планы не входило. Но пришлось слегка раздвинуть планы, чтобы вошло. «А может все-таки одноглазой?», - намекали густые ветки, целясь мне в лицо. «Балалайку тебе!», - возмущалась я. И тут же выполняла обещание, стряхивая с ветвей пушистые шапки снега.

Буранушка торопился изо всех сил. Он как бы набрасывался на каждый сугроб, разбивая его своими мощными лапами. Лес был очень густой! Почти непроходимый!  Я впервые видела такие дебри,

- Ага! Щас! – сплюнула я растрепавшиеся волосы. – Я что зря семь лет оттарабанила в музыкальной школе по классу скрипки? Чтобы какая-то ветка пыталась поиграть в офтальмолога? 

- Это была хорошая попытка, - увернулась я, чувствуя, как ветка прошлась по моему лицу.

Каждая ветка пыталась проверить мое зрение и тут же сделать операцию по удалению «плохо разглядевшего ее» глазика.

- Ау! -  кричала я, слыша, как мой голос уносит метель. – Ау! Ау!

Буранушка упорным трактором расчищал дорогу, пока я высматривала несчастную потеряшку.

- А здесь медведи водятся? – спросила я у Буранушки, когда мы миновали густой ельник.

- Водятся, но только друг с другом!  С другим зверьем  они не водятся! – послышался запыхавшийся голос Бурана.

- Сюда! – кричала легконогая волчица,  вылетай из-за елок. Ее снежный хвост огибал могучие стволы древних елей.  

Буранушка подналег, ворча на все лады. Я пыталась удержаться на медведе, вцепившись в его густую и жесткую шерсть.

Из-за густого ельника показалась полянка с огромной даже по меркам древнего леса елкой. Чириканье и стрекотание птиц стало громче. С ветки слетела сорока, пролетев прямо перед моим лицом.

Я прислушалась.

Раньше для меня это обычное чириканье. Так сказать, ничего не значащий фоновый шум. Но сейчас это были осмысленные фразы. Стайка воробьев сидела на сугробе. Стоило кому-то крикнуть: «Человек!», как это подхватывали другие птичьи голоса, сливаясь в один гомон.

- Человек!

- Че вовек! Чемонек!

- Чучубек! Чебучек! Черевек!

- Дровосек!

Мне показалось, что среди птичьих голосов я расслышала даже нечто отдаленно похожее на интимные пристрастия дровосека и любовь к чебурекам. В гомоне все слова сливались воедино, как вдруг все чей-то воробьино - истеричный голос заорал громко и отчетливо:

- Сме-е-е-ерть!!!

В этот момент воробьи притихли и вспорхнули с сугроба.

- Где?! – обалдела я, вертя головой.  Воробьи тут же пересели на соседний сугроб.

- Рядом! Гадом! Садом! Каким садом! Что рядом! Градом!

Опять их крики слились в неразличимый  гомон.

- Сме-е-ерть!!! – истерично заорал кто-то из них, как бы подытожив игру в испорченный телефон. Они снова вспорхнули и отлетели подальше.

- Идиоты! Идиоты! – перекрикивался кто-то из заснеженных ветвей.

- Ага, Ага! – соглашался уже другой птичий голос. – Угу! Угу!

Это казалось таким удивительным, что я на секунду заслушалась. Иногда я думала, плохо, что с птичками умеют общаться только героини мультиков. А вот сейчас понимаю, что у меня это тоже неплохо получается! 

- Там она! – крикнула Метелица, ведя нас  к огромной ели. Только сейчас я увидела сначала брошенную в снегу корзинку, а потом и саму потеряшку.

В заснеженном лесу возле огромной заснеженной ели стояла девушка. На ней был коричневый тулуп, валенки и еще один платок, обмотавший тулуп сверху.