– Полюбишь – поймешь, – горько усмехнулся Валерий, поднимаясь со стула и тем самым показывая, что разговор окончен.

Я так и остался сидеть за столом, озадаченный словами Ключевого.

***

В августе должно было всё решиться, буквально со дня на день. Емельяненко окончательно ушел в тень, не забыв якобы «обанкротить» и опечатать клуб «77», а вместе с ним и казино. Но если учесть, что у него целая сеть, то невелика потеря. Кобылина он подставил под удар, отдав в полное распоряжение правосудия. Мне через людей Ключевого передал пламенный привет и обещание следить, чтобы я «не выкинул ещё чего-нибудь» против «его величества». В ответ мне оставалось лишь усмехнуться: плевать на его грязные дела, я только хотел вернуть своё.

По сложившейся системе, опять отправился в Германию, дожидаясь, пока следствие вынесет решение по Кобылину. В положительном результате я ни капли не сомневался.

Отец и Виола жили у её сестры в Нюрнберге, в двухэтажном особняке. Уверен, что родственники мачехи испытывали некоторые неудобства в связи с этим вынужденным соседством, однако ни разу не попрекнули нас, за что я был им безмерно благодарен.

Сейчас сестра и вовсе уехала с мужем в отпуск, оставив дом в нашем полном распоряжении. Я толкнул плечом массивную деревянную дверь и не спеша вошел в просторный холл. Преодолев арку, направился в комнату отца. Он полулежал на кожаном диване и листал какую-то немецкую газету.

– Язык учишь или просто картинки смотришь? – выдал я издевку вместо приветствия и рассмеялся.

Губы папы тронула добрая улыбка. Он осторожно встал и подошел ко мне, чтобы обнять. Да, чувство вины творило с ним чудеса.

– Привет, сынок, как там дела? – не церемонясь, спросил о главном.

– Неплохо, – неопределенно начал я, сохраняя интригу, но быстро сдался. – Кобылин под следствием. Думаю, скоро его закроют, а нам вернут имущество.

– Отличная новость, – вымученно улыбнулся отец и пролепетал шепотом. – Прости меня, сынок.

Он просил прощения каждую нашу встречу, и мне это порядком надоело.

– Если ещё раз скажешь это, и сдам тебя в дом престарелых, – усмехнулся я и похлопал отца по плечу. Добавил уже серьезно. – Твой поступок чуть не разрушил всю нашу жизнь, и я надеюсь, что ты никогда больше не повторишь ничего подобного...

Анатолий кивнул и хотел сказать что-то ещё, как в комнату нерешительно вплыла Виола, замерев на пороге. После того случая с поцелуем мы с ней не общались. Я воспринимал её исключительно как сиделку для папы и целенаправленно избегал. Она тоже не обременяла своим долгим присутствием. Однако сейчас Виола была настроена решительно, устремив на меня свои голубые глаза и легко кивнув головой, приглашая на разговор.

– Чего ты хотела? – хмуро спросил я, когда мы оказались вдвоем в кабинете.

– Хотела извиниться, – начала Виола.

– Извинения не приняты, – холодно отрезал я и собрался уходить.

– Подожди, пожалуйста! – коснулась мачеха моего предплечья. Я тут же отскочил от неё, как от прокажённой. – Мне было так тяжело, отчаялась, и...

– Мне это неинтересно, – грубо перебил её. – Я ценю то, что ты приняла моего отца и ухаживаешь за ним сейчас. В данный момент мы зависим от тебя и твоей сестры, так уж получилось. В противном случае нас давно не было бы рядом. Как только я верну имущество, мы с отцом уедем. Оплачу твоей сестре все издержки, но тебя не больше видеть не хочу.

– Но я люблю Анатолия! – воскликнула Виола.

– Ты бы определилась, мать, – бросил я и покинул кабинет.

Закипая от злости, вышел во двор. Солнце жарило нещадно, душный воздух забирался в нос и обжигал, скрючивая легкие. Я ослабил ворот рубашки и попытался сделать вдох, но лишь закашлялся. Терпеть не могу лето!