Мы уже жили в Уссурийске. Когда пришли к нам домой с обыском, у нас ничего не было, кроме ручной швейной машинки и отреза фланели на юбку. Они посмотрели и ничего не взяли, молча ушли.

Шел 44 год. Мама к тому времени устроилась работать в ДОСА (Дом офицеров Советской армии) уборщицей, единственное место, куда ее приняли. Работа была очень тяжелая. Утром с 6 до 11 убирала зрительный зал и сцену, приводила все в порядок перед концертом или другим представлением.

Я училась в 10-м классе, ходила в школу как во сне, ничего не видела вокруг, но все равно была отличницей. Если сначала в классе думали, что если я из деревни, то ничего не знаю, то потом убедились, что знания у меня есть, и с этим надо считаться.

Папа сидел в лагере в Арсеньеве, очень страдал и просил маму приехать к нему. Поездка к папе была рискованной, тяжелой – пришлось осенью переходить реку Даубихе с ледяной водой, она простудилась. Папу-то увидела, но он ей ничего не смог сказать, что с ним, за что его посадили. Суда еще не было, но чувствовалось, что кто-то хочет его непременно посадить, чтобы обелить себя.

Мама после поездки к папе так заболела, что всю зиму пролежала в постели, мы с Лилей за ней ухаживали, но лечить было нечем. Приходила врач, но ничем не могла помочь, кроме уколов анальгина. А мы грели песок, кирпич, и все это прикладывали к пояснице. К весне маму отпустило, начала вставать и пошла на работу. Как мы жили это время, как питались, не помню. Спасала картошка, и что-то покупали в магазине на карточки.

Когда я училась в 10 классе, Лиля, моя единственная сестра, – во 2-м. Она была рослая, сильная, всегда меня поддерживала, выручала, когда надо было что-то поднести тяжелое. У меня было мало сил. Наверное, сказалось, что с 12 лет я тяжело работала в колхозе: вязала снопы, копала картошку. Мой рост задержался и был всего 1 метр 57 сантиметров.

Мы часто вспоминали Кировку, как родное село, ведь мы туда приехали в 1940 году, перед войной. Село, в отличие от Ярославской области, было очень чистое, домики ухоженные, побеленные. Здесь было много переселенцев из Украины, они всегда свои дома белили. Селяне тогда жили лучше. В магазине что-то было – мне купили для школы платье кашемировое и Лиле тоже. Я долго его носила, все расшивала, удлиняла.

А в 41 году все в магазине исчезло. Мы весной посадили в огороде картошку, кукурузу, огурцы, помидоры. Всходы были хорошие. Шла война. Мы очень боялись китайцев и японцев, что они нападут на нас. Но этого не случилось.

И началась другая жизнь во время войны, трудная, страшная, но мы жили очень дружно. Я до сих пор помню детдомовских ребят, с которыми мы дружили. В селе был большой детдом, и все дети учились в нашей школе. В свободные дни мы забирали своих одноклассников из детдома и уходили за село, разводили костер, жарили картошку и кусочки хлеба. С удовольствием уплетали эту пищу. Остатки заворачивали в листья лопухов и передавали маленьким детям в детдом.

В 1944 году многих наших друзей из детдома взяли в ФЗО – фабрично-заводскую школу (они были старше нас), ибо у них не было возможности после школы идти в институт.

Это время, несмотря на скудность питания и одежды, вспоминается как светлое и радостное. Было огромное желание учиться, познавать. Мы много читали, ведь других развлечений не было. Нам доступны были Толстой, Чехов, Достоевский, Гоголь, интересовались иностранной литературой – Мопассаном, Гюго, Джеком Лондоном.

Мне нравилась больше всего математика, а вот английский не любила, как ни старалась, результат был средний. «Хорошо» получала за усидчивость. В Уссурийске училась по всем предметам на отлично, учителя меня хвалили. К середине года я резко выделилась среди учащихся, только несколько человек были лучше меня по ряду предметов. Личных симпатий у меня не было в школе, я всех считала друзьями.