Из кухни раздалось звяканье посуды: должно быть, чай готов и хозяин ставит на стол чашки.

Она вышла в небольшой коридор, который заканчивался ещё одной дверью. Толкнув её, она оказалась в светлой, оклеенной милыми обоями в мелкий цветочек комнате – безусловно, девичьей спальне. На кровати – красивое расшитое покрывало, на тёмном полу – шерстяной коврик; небольшой комод и туалетный столик в углу; у окна, выходящего в садик у церкви, – уютное кресло и скамеечка для ног. Так и тянет устроиться в нём с книжкой или просто помечтать… Над кроватью – картина с изображением маяка, написанная уверенными мазками, передающими всю его величественность на фоне бушующих волн. Она подошла ближе, чтобы разглядеть подпись или дату, которые обычно ставят в углу, и заметила необычную деталь: на балконе маяка была изображена фигурка женщины с развевающимися волосами, которая, казалось, всматривается в морскую даль и простирает к ней руки…

– Вот ты где, – в комнату вошёл старик Мэтью. – Чай готов, пойдём выпьем его, пока не остыл…

– Это комната Эллен? – спросила она. – Она сама нарисовала эту картину?

– Да, малышка с детства любила краски, – с грустью ответил старик. – Могла часами сидеть за мольбертом. Бывало, вся перепачкается, а викарий только смеётся и хвалит её рисунки. А эту картину Эллен нарисовала прямо перед своей гибелью. Я хотел убрать её вместе с рисовальными принадлежностями – их-то викарий велел сложить в кладовке, – но он решил повесить картину в этой комнате и, когда заходит сюда, всегда подолгу смотрит на неё и вздыхает…

– А в гостиной – это портрет Эллен? – спросила она, сделав несколько глотков ароматного согревающего чая, в который Мэтью не пожалел положить ни сахара, ни сливок.

– Нет, что ты: это портрет её матери, миссис Розамунд Уилкинсон. Его написал один художник из Италии, который приезжал на отдых на побережье. Розамунд брала у него уроки живописи; думаю, она и дочери передала это увлечение… Она тогда уже ждала ребёнка, очень радовалась предстоящему материнству, просто расцвела вся. Не знала, что не придётся ей понянчить малышку: не оправилась после родов, бедняжка. Миссис Эванс как-то рассказывала мне, что Эллен родилась до срока, это и подкосило здоровье её матери. А начались роды раньше положенного времени вот почему. Что-то уж очень сильно напугало жену викария, которая была в ту ночь одна: мистер Уилкинсон остался в городе по делам. Вот она и прибежала к дому Эвансов сама не своя, всё твердила про какие-то огни, про следы дьявола… Миссис Эванс говорит – родильная горячка это. Так плоха была, что пришлось её спешно везти в город, к доктору.

– Какая трагедия – потерять сначала жену, потом дочь, – она вздрогнула от собственных слов. – Мэтью, ты обещал мне рассказать, что же случилось с Эллен.

– Да что уж тут скрывать, грустная это история. Но странно, что ты до сих пор не знаешь её и спрашиваешь меня. Я думал, что твой муж давно рассказал тебе обо всём.

– Мой муж? – она была удивлена, но тут же вспомнила про надпись на кольце и на могильном камне. – Почему именно он?

Старик Шорт налил себе ещё чашку чаю, закурил трубку и начал свой рассказ.