Отец внимательно всматривался в моё лицо, пытаясь понять, что со мной происходит, но, видимо, его успокоили мои немота и беспомощность. Его высокий спутник, собравшись уходить, приободрил мою мать, которую, казалось, его слова ещё больше расстроили, и на пороге сказал отцу:

– Всё, что ни делается, – к лучшему. Дурачки живут дольше.

И, усмехнувшись, вышел…

– Том, ты узнал этого человека? Кто это был? – ей не терпелось услышать продолжение рассказа.

– Его лицо скрывал капюшон плаща, но мне показалось, что я уже слышал этот голос, – тихо сказал Том. – Но сначала я расскажу Вам, что было дальше.

Я снова оказался в постели, только был ещё более беспомощен, чем раньше, так как не мог говорить. Снова пил отвары, от которых клонило в сон и реальность сливалась со сновидениями.

Мать с отцом часто ссорились, но говорили обычно тихо, и слов мне было не разобрать. Когда отец уходил в море на рыбалку или на берегу чинил лодки и сети, мы оставались одни и мать часто плакала, гладя меня по голове. Она всё время хотела мне что-то сказать. Но сдерживала себя, ведь я не мог ей ответить.

Так прошло несколько месяцев. Я помогал матери по дому и на огороде, но дальше двора никуда не отлучался. Только по воскресеньям мы ходили все вместе в церковь, и там я услышал, что мисс Эллен обручилась и через полгода выходит замуж. Встретив её у выхода из церкви, я бросился к ней, собираясь рассказать о том, что же произошло со мной на самом деле, и о своих подозрениях. Мне казалось, что именно она должна понять, услышать мои слова, застревавшие в горле. Я размахивал руками и тянул её за рукав платья…

Но Эллен не понимала меня и только ласково приговаривала, гладя меня по голове: «Всё будет хорошо, Том, всё будет хорошо». Она была такой радостной и такой счастливой в своём красивом платье и в новой шляпке! Глаза её искрились, отчего цвет их был ярко-зелёным – совсем как у молодой травы у нас под ногами… Но тут подошёл отец, крепко взял меня за руку, извинился перед мисс Эллен за моё поведение и быстро увёл меня домой. После этого случая меня несколько месяцев не брали в церковь, и дочь викария мне больше так и не довелось увидеть. Спустя полгода, накануне своей свадьбы, она погибла…

– Какая ужасная потеря – и для отца, и для жениха бедной девушки, – она печально вздохнула. – Но ты не рассказал мне о том, как ты снова заговорил, Том.

– Это произошло в день гибели Эллен. Я опущу подробности того происшествия, так как не был его свидетелем, а сидел дома. Погода испортилась: весь день шёл сильный дождь, гремел гром. Шторм грозил перерасти в бурю. В такие дни мне всегда становилось очень тревожно и я даже начинал задыхаться. Так случилось и на этот раз, и мать, уложив меня в кровать, приготовила чай с молоком и свежими лепешками, чтобы успокоить меня.

Отца не было дома – должно быть, он оттаскивал лодки подальше от высоких волн. Мать без конца смотрела в окно, словно пыталась разглядеть что-то важное. Вдруг, с очередным раскатом грома, она вскрикнула и перекрестилась. «Маяк погас, – прошептала она, – спаси, Господи, души рабов твоих…» Я попытался спросить её, почему она так взволнована, но не смог. И тут она снова вскрикнула, на этот раз с радостью: «Он горит, Том! Маяк снова горит! Господь услышал меня». Я не мог понять, почему работа маяка так беспокоит мою мать, но мне приходилось с этим мириться. Я проклинал свою немоту, потому что не мог рассказать матери очень много важного. Маяк снова погас, потом опять зажёгся. Буря ревела за окном, и было трудно понять, что заглушает все остальные звуки – то ли ветер, то ли сирена…