И мама ходила, почти не касаясь земли, потому что отцовское чувство подняло ее в воздух и окутало с головы до ног. И все другие мужчины тоже теперь на нее смотрели, хотя она осталась все той же – маленькой, подросткового еще сложения, не какая-то особенная красавица. Не только на маршруте, но и потом, в городе, на нее вдруг стали бросать взгляды, выделяя из толпы, вежливо уступая место, заглядывая в глаза, – такую ауру желанности несла она с собой. И Людка уже не смеялась, а лишь удивлялась и уважительно замечала: «Петрушка! Командир от тебя совсем спятил. Как это ты его? Вроде весовые категории у вас разные!»

…Лес был его царством.

Сначала лес, потом – тундра.

– Поедем на Север, Аня! Там есть работа. Хорошая. За большие деньги.

– Это для тебя есть работа.

– И ты как-нибудь устроишься.

– Я не хочу «как-нибудь». И Север – не лучшее место для детей. Витька и так из болезней не вылезает.

– На Севере тоже люди живут!

– Я – не «люди». Я – это я. И почему ты всегда думаешь сначала о себе?

– Почему – о себе? Я о нас думаю. Хочу, чтоб мы вместе поехали.

– По-твоему, я должна все бросить и тащиться за тобой в тундру? По полгода не видеть света? Чтобы мои дети забыли, как выглядят яблоки? Знаешь, я тебе не жена декабриста!

И он отвечает – с жесткой усмешкой:

– Забыл. Ты – другой породы: отказалась – и нет проблем. Кажется, так у вас в роду принято?

– Мам, а жена декабриста – это кто?

– Были такие женщины. Их мужья назывались декабристами – потому что подняли в декабре восстание. Декабристы хотели убить царя. Но у них не получилось, и их схватили. Пятерых – самых главных – сразу казнили, а остальных отправили в Сибирь, в ссылку.

– Они были плохие?

– Нет, хорошие. Наверное, хорошие. Они были передовыми людьми и хотели улучшить жизнь.

– А их жены тоже хотели?

– Их жены сначала ничего не знали. Это были мужские дела. Но когда декабристов отправили в Сибирь, их жены поехали туда за ними.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему поехали?

– Не хотели бросать своих мужей. Хотели быть рядом с ними, чтобы поддерживать.

– А бабушка?

– Что – бабушка?

– Бабушка не поехала?

– При чем тут бабушка?

– Ну, она не поехала к дедушке?

– Бабушка не могла поехать. Дедушку отправили в лагерь. Далеко, на Север. Ему даже письма писать не разрешили.

– Он был декабрист?

– Нет. Он был инженер. Хороший инженер. Железнодорожник.

– Он хотел убить царя?

– Никого он не хотел убить. Твой дедушка был очень добрый человек. Просто сказал не к месту, что у Сталина могут быть ошибки.

– А Сталин был царь?

– Никакой не царь.

– А кто?

– Людоед в пальто.

Я смеюсь. Людоед – это такой голый, волосатый, с большим ножом у пояса. А сверху – пальто.

Мама вздыхает.

– Ты будешь спать, наконец?

Поначалу отец писал. И присылал деньги.

Мама не отвечала, но читала мне его письма.

Отец рассказывал, что теперь все время катается на санках. Ведь в тундре три четверти года лежит снег. Много снега. Целое море или даже океан. А у отца есть снегоход – большие санки с мотором. И он ездит на этом снегоходе в стойбища к ненцам. Он вроде связного между городом и тундрой. Первопроходец.

Еще отец много и подробно писал про ненцев.

Ненцы разводят оленей. Олень для ненца – все: и бог, и брат, и дитя. И пища, и одежда, и кров. Олень для ненца – жизнь.

В тундре ценен тот, у кого много оленей. Хороший оленевод – хороший человек. Мрут у хозяина олени, не плодятся – такой человек худой. А ненцы всегда старались быть хорошими. Тысячу лет старались.

Но это – вчерашний день, пережитки старого уклада. Теперь этой первобытной ненецкой жизни пришел конец.

Вышло постановление: всех оленеводов собрать в совхозы – чтобы олени стали общими и не было неравенства. Ведь это безобразие – когда один человек хороший, а другой – плохой. Надо, чтобы все были одинаковыми. И пусть ненцы пасут оленей, где велено, а не где вздумается. Потому что ненцы своих оленей совсем избаловали: что олени хотят, то они и делают. Это не по-советски.