Видел неделю назад, как сиськами трясла на физре. Все пацаны слюной изошлись, пока она строила из себя мисс невинность в этой проклятой белой маечке с небольшим декольте и кофтой нараспашку!

С этими мыслями я фотаю доклад Скворцовой на свой смартфон и иду в ванную за одеждой, чтобы одеться и смыться, наконец, из этой обители совдепа и совращения оголодавшего меня.

И без того слишком много времени потратил на девчонку. А с ней нельзя надолго задерживаться в четырёх стенах – ибо чревато. Потом век не отмоюсь.

В первую очередь от ненависти к себе за то, что прикоснулся к тому, что поклялся ни за что не трогать. В первую очередь из-за гадкого чувства вины и совести, которая где-то на краю сознания вот уже почти год как нашёптывает, что я поступил с семьёй Скворцовой, как полный мудак.

***

Стоит ли говорить, что я пулей вылетаю из комнаты после того, как узрела то, что приличные девушки не должны видеть, как минимум, до свадьбы?

Увиденное потрясает меня настолько, что я теряю не только дар речи, но и все мысли. Они разбегаются, как тараканы на кухне, когда включаешь свет. И я уже вообще ничего толком не понимаю.

Слишком много потрясений на сегодня. Слишком…

Я влетаю на кухню, подобно тем самым испуганным тараканам, плотно прикрывая за собой дверь. Старинные часы, висящие на стене, мерно тикают. Их ритм действует успокаивающе, пока я, привалившись всем телом к двери, пытаюсь утихомирить собственное сердцебиение, отдающее в районе горла.

Если он сейчас войдёт сюда или начнёт ломиться, я его ударю!

Мои руки трясутся, словно я алкоголик со стажем. Под ложечкой сосёт и меня слегка подташнивает. Воздуха не хватает, и я решаюсь отойти от облюбованной двери, чтобы распахнуть окно настежь.

Свежий ветерок, радостно залетевший на кухню, остужает мои разгорячённые щеки и уши. На какие-то мгновения я залипаю в темноту перед собой и пропускаю момент, когда Глеб входит на кухню.

– Я… это…

Он мнётся у двери, не решаясь приблизиться ко мне ближе, чем на пять метров. Брюнет выглядит нетипично: янтарные глаза лихорадочно блестят, волосы взъерошены, и, кажется, что он смущён не меньше меня.

Но, хвала небесам, Соколовский одетый!

При виде парня на своей кухне, в его, пусть и рваных, но модных шмотках, закусываю губу. Глеб прав, он вообще не вписывается в ту жизнь, в которой я живу. Обычную жизнь среднестатистического человека. Парень, словно из другого мира. Того самого «лухари» из мемов.

– Думаю, тебе пора, – не своим голос каркаю я, подсознательно страшась того, что Соколовский решит приблизиться.

Нет, я не боялась, что он что-то со мной сделает против воли, несмотря на наши непростые взаимоотношения. Этот страх был глубже. И я пока не понимала, чего страшусь на самом деле.

Да и, честно говоря, разбираться в этом нет никакого желания. Единственное, чего я сейчас хочу – чтобы Глеб убрался восвояси. А я, наконец, смогла принять ванну, смыв с себя этот отвратительный день.

– Твой доклад, – продолжает мяться брюнет, и у меня происходит когнитивный диссонанс от его поведения. Такое ощущение, что в его базовых настройках произошла поломка.

– Что с ним? – Непонимающе хмурюсь и пытаюсь подогнать парня к нужным мыслям. Он ведь хочет что-то сказать.

Глеб тяжело вздыхает. В его глазах мелькает раздражение. И впервые я замечаю, что это раздражение направлено не на меня, а на себя самого.

Ого, наш мажор оказался не таким нарциссом, каким я его всегда считала!

– Я его отфотал. Завтра будем рассказывать вместе.

Наш диалог напоминает неловкое общение двух подростков, и я ловлю кринж с этого, незаметно передёргиваясь.