– Зачем? – после паузы спросила она. – Ты знаешь, что им от нас нужно?

– Нет, – вздохнул Лис. – Но насчет твоей семьи во мне теплится надежда, что они хотят если не исправить нанесенное зло, то хотя бы позаботиться о тебе.

– Пф! – Кажется, три года жизни храмовой нищенки научили Милу многому из того, что ей раньше и в голову бы не пришло. В частности, моя подруга никогда не смотрела на людей с таким едким, циничным сарказмом. – Позаботиться об убогой они и с самого начала не отказывались. Но мне не нужны их подачки!

– Почему? – Олег, я уверена, и сам понимал Людмилины мотивы, но хотел услышать, как она произнесет вслух то, что на сердце.

– Потому что я сама решила идти этой дорогой, – твердо ответила моя солнечная девочка-старушка. – Потому что принять их помощь после того, как они решили мной пожертвовать, унизительно. Как подачка старой собаке: отслужила свое – доживай в теплой будке, так уж и быть, пару корочек хлеба мы тебе выделим. Для собаки это благо, а для меня – увольте.

Мила явно рассердилась, раскраснелась, и снова сквозь сеточку морщин проступила молодая девушка. Все еще чистая, искренняя, порывистая и храбрая. Но уже поумневшая, всякого повидавшая в жизни, сильная.

– Мила, ты такая красивая! – вырвалось у меня, я потянулась через стол и взяла подругу за руку. – Знаешь… для Оленских это, может, и была жертва. А для тебя – ступенька вверх. Мы вернем тебе твою жизнь, не сомневайся!

– Я и не сомневаюсь. – Вот и вернулась прежняя Мила, смущенная, порозовевшая, ласковая и домашняя. Она подвинулась ко мне ближе вместе со стулом и порывисто обняла. Искоса лукаво глянула на Лиса.

Я засмеялась и поддержала ее лукавство:

– Что, завидно?

– Очень. – Олег тоже улыбнулся нам обеим, но больше своей ненаглядной. Он как-то расслабился, на время стряхнул с плеч тяжесть забот.

Следующие пятнадцать минут мы пили чай с печеньем и не обсуждали дела. Болтали о чем-то легком, глупом и неважном. Это было так прекрасно, что, даже когда чай кончился и пришло время вернуться к неприятным разговорам, мы не очень-то огорчились. Словно зарядились друг от друга и от этого тепла уверенностью: мы справимся, все будет хорошо.

– Я успела заглянуть к матушке-храмовнице, – начала Мила. – Чтобы узнать, как теперь действовать. Раз уж Оля вернулась и нашелся тот, кто видит меня без маски проклятия. – Тут подруга глянула на меня и вдруг виновато затараторила: – Ты только не подумай, что я о себе да о себе! Просто если я стану прежней, я смогу гораздо быстрее тебе помочь!

– Мила, прекрати, – строго шикнула я. – Ты все сделала правильно. Раз твоя проблема решается быстрее и легче – с нее и начнем.

– Эм… – еще больше смутилась наша девушка-старушка. – Насчет быстрее можно подумать, но легче… Это не так. Чтобы снять проклятие с жертвы, нужно пройти лабиринт в полуночном храме. Вы помните, чтобы на это хоть кто-то решился? А тем более вышел оттуда со светом лунного жемчуга в руках? Это очень трудно. И я, если честно, думаю, что не нужно. – Она вздохнула, противореча сама себе. Светилась ведь от одной мысли вернуть себе молодость, возможность любить, магию…

Нет, понятно, Олег будет любить ее всякую. Он не видит проблемы. Только Мила не позволит ему губить свою жизнь возле нее. Он наследник рода. Ему нужны дети, долгая жизнь, признание в свете – не потому, что Лис этого хочет, а потому, что должен. Родовитость и богатство тоже не достаются просто так. За них часто приходится платить свободой выбора.

– Насколько я знаю, – задумчиво сказал Олег, – лабиринт требует большой магической силы смешанного направления. До того, как во время помолвки случился конфликт родовых сил Снежинских и Барятинских, Оля, как и вся ее родня, владела огнем. А что теперь? Чем тебя одарила жемчужина?