Недалеко от центра Остап соскочил с подводы и постоял возле фонарного столба, проверяя, не привлёк ли он чьего-то внимания. Убедившись, что вроде всё тихо, он из осторожности сначала попетлял закоулками и только потом, на всякий случай поглядывая по сторонам, подошёл к хорошо знакомому крыльцу.

На его удачу Смерека был дома. Увидев на пороге Остапа, он удивлённо поднял брови и спросил:

– Что?.. Что-то случилось?

– Да, – коротко выдохнул Остап.

– Ну, заходи… – Смерека отступил в сторону и, заведя Остапа в комнату, приказал: – Рассказывай.

– Да рассказывать особо нечего, – сокрушённо вздохнул Остап. – Солдаты приехали ценжарувкой[72] и прямо в хату, а их старшой сразу: «Ты арестован!»

– А за что, не сказали? – быстро спросил Смерека.

– Нет, – покрутил головой Остап. – Я говорю, бумагу покажите, а старшой только гмыкнул: «Будет тебе бумага»…

– Ну а ты? – Смерека оценивающим взглядом внимательно посмотрел на Остапа.

– А я что? – пожал плечами Остап. – Чкурнул[73] от хаты и дал дёру.

– Так… – Смерека на минуту задумался. – А сам-то ты как думаешь, за что?

– Не знаю, – пожал было плечами Остап, но потом добавил: – Правда, одна думка есть…

– Выкладывай, – Смерека нахмурился.

– Тут такое дело, – Остап немного замялся. – До брата один поляк приходил. Какой-то саквояж отдать требовал. А Дмитро ему: «Видчепысь. Нема у меня ниякого саквояжу».

– При чём тут саквояж? – не понял Смерека.

– Так я думаю, поляк тот пожаловался…

– Ты чего, с дуба впав? – рассердился Смерека. – Чтоб из-за какого-то саквояжа грузовик гоняли? И потом, поляк, сам говоришь, не к тебе приходил, а к брату твоему Дмитру.

– Так Дмитра теж арестовали, – Остап так и вскинулся. – Только я втик, а вин ни.

– Постой, постой… – Смерека как-то странно насторожился. – Какой такой саквояж?

– Жёлтый, – вспомнил Остап. – Поляк говорил жёлтый…

– Так, так, так… – Было видно, что Смерека что-то напряжённо обдумывает. – А почему поляк считает, что саквояж у Дмитра?

– Так Дмитро домой из города ехал. Ну, как война заканчивалась, – принялся объяснять Остап. – А там самолёт упал, а Дмитро как раз рядом был и всё видел. Вот тот поляк и решил, что Дмитро саквояж себе забрал.

– Значит, это что, тот саквояж и тот поляк с того самого самолёта? – предположил Смерека.

– Ну да, – недоумённо подтвердил Остап, никак не понимавший, почему Смереку тоже заинтересовал этот саквояж.

– А где этот самолёт упал, ты знаешь? – с неожиданным интересом спросил Смерека.

– Так я ж и говорю, – не совсем понимая, зачем это Смереке, повторил Остап. – Дмитро домой в Подгайчики ехал из города, а самолёт у самой дороги гепнулся.

– Подожди-ка… – и оставив недоумевающего Остапа одного, Смерека вышел из комнаты.

Вернулся он с листом бумаги, свёрнутым в трубку. Развернув лист на столе, Смерека подозвал Остапа.

– Иди-ка, покажи, где это случилось?

Остап шагнул ближе, увидел на развёрнутом листе сделанные от руки кроки и, присмотревшись, сказал:

– Так тут же помечено, – и он ткнул пальцем в косо нарисованный у дороги самолётик…

Последнее время в работе Шамесовой кнайпы начались перебои. Если раньше входная дверь была гостеприимно распахнута с утра до вечера, а сам Шамес неизменно торчал за стойкой, то теперь всё чаще вешалась табличка «закрыто», и хозяин куда-то исчезал, даже не сказав племяннице, надолго или нет.

В такие дни, оставаясь «на хозяйстве», Рива занималась уборкой. Вот и сегодня, когда дядя с утра ушёл в город, она сначала прибралась у шинкваса, а когда начала мыть клеёнку столиков, отвлеклась. Краем глаза девушка приметила, как кто-то в милицейской форме заглянул в окно с улицы, и почти сразу донеслись нетерпеливые звонки у главного входа.