Тагир понимал: с закреплением отношений с девушкой ему медлить нельзя. Был наслышан, что многие джигиты родного села и сёл соседних сватаются к ней. Он был сбит с толку, как Зухра до сих пор осталась необручённой. Выходит, его ждала?!

В горах при выборе женихов родители мало обращают внимание на симпатии и антипатии своих дочерей. Они отдают предпочтение джигиту из уважаемого, зажиточного рода.

«Невесту сыну, – говорят, – бери из бедного дома, а дочку выдавай в дом с полной чашей». У Тагира хорошая родня, а вот чаша у него неполна. Вместе с отцом, начальником милиции, и матерью в автокатастрофе сгорели все их деньги, в тот день снятые со счёта в банке.

Тагир заговорил с дрожью в голосе:

– Зухра, скажи не тая': ты согласна выйти за меня замуж?

У неё от неожиданно нахлынувшего счастья глаза наполнились слезами.

– Лейтенант, ты, кажется, вырос в горах? – Обожгла его взглядом. – Кто в этих горах будет учитывать моё согласие или несогласие… Поговори с моими родителями. Небось, удача улыбнётся тебе… Теперь оставь меня, пожалуйста… Видишь, на нас все смотрят…

Он был на небесах от ответа любимой девушки, но как к нему отнесутся её родители? Да и Зухра ведёт себе строго – не подступишься.

Искупался в речке, затем поднялся на самую высокую вершину, возвышающуюся над селом. Оттуда виднелось её окно, за которым она могла смотреть на него. До самых сумерек он в раздумьях оставался там.

Молодого чабана оторвали от сладких грёз и воспоминаний.

– Эй, лунный мечтатель, а сегодня над чем размечтался?! – заорал над его ухом Ахмед. – Витаешь в облаках в то время, когда овцы разбрелись? Тебе недавнее нападение волков на отару не стало уроком? Когда ты спустишься на землю? Эх, некому стегнуть тебя нагайкой!

Тагир бросил на него неприязненный взгляд.

«Гордится, что он сын старшего чабана… Не понимает, что за распущенный язык может головы лишиться!»

Тагир поднялся на холм, откуда видна была вся разбредшаяся отара.

Весеннее солнце высоко поднялось над горизонтом. Оно своими лучами словно ласкало пастбище, заросшее молочной травой. Этот день, холмы, по которым разбрелись овцы, блеяние ягнят, трели свирели, раздающиеся с даргинской стороны, непривычный гортанный говор их чабанов, прелесть волшебного дня – всё это отзывалось в душе его неповторимыми воспоминаниями отрочества, юности, симфонией любви к золотоволосой Зухре. И сознание того, что эту лучезарную прозрачность дня, перезвон ручья, щебетание стрижей, пронзающих синеву неба, любимая тоже ощущает, делало его мягче, тоньше, благороднее…

Зухра согласна, остаются её родители. Надо кого-то из родных послать к ним, чтобы побеседовали, разузнали их мнение. Подумав, решил ещё раз поговорить с любимой.

Через племянницу отправил ей записку. Просил, как только взойдёт луна, прийти на их место. По словам племянницы, Зухра его записку приняла, смущаясь, спрятала в карман. Вот только, сколько он ни ждал её в условленном месте, она так и не пришла. Тагир не обиделся.

«Если приняла записку, значит, не отвергает меня. Будем терпеливо дожидаться ответа».

Но и через день, неделю он ответа от неё не получил. Через племянницу передавал вторую, третью записку. Она по-прежнему записки принимала, но не отвечала.

Тагир засомневался: видно, что-то случилось. Значит, на горизонте объявился тот, кому она доверила своё сердце. «Кто?! За пять лет разлуки это может быть кто угодно. Тогда зачем она предложила мне поговорить с её родителями? Судя по теперешнему поведению Зухры, в семье её держат на крепкой привязи. Родители меня к ней, видимо, подпускать не хотят. Или они меня изучают, или их обхаживают богатые сваты. Надо с ними как-то переговорить. Но как?»