Почти рассвет, Леон полулежит на диване и наблюдает за немногими, у кого всё ещё есть силы развлекаться. У него на груди сопит отключившаяся Рейна. Голова трещит, во рту омерзительно горький привкус разочарования. Хочется завести ламбо и сорваться к особняку Канг, вызвать Далию, схватить её за горло и приложить затылком о стену, потом ещё и ещё – пусть кричит, матерится, царапается, но пусть объяснит, что это за дичь. Почему Леону больше не доставляет, почему он хочет видеть её лисьи глаза, почему ладони чешутся от желания прикоснуться к этой белоснежной коже? Почему? Почему? Почему? Слишком много вопросов – ни одного ответа. Леон чуть ли вслух не матерится.

Всю ночь он не чувствовал эмоций, удовольствия, желаний, а тут произнёс про себя её имя, и все механизмы внутри уже заработали, шестерёнки запустились. Одно воспоминание – и у Леона с сердца сходит лавина, разгорается огонь. Далия встала поперёк горла, и Леону впервые не удаётся проглотить, не удаётся забыть. Эта злющая девчонка сидит внутри, коготками раздирает плоть, играется, смотрит высокомерно, ярко улыбается и снова расковыривает, испытывает его терпение, его силу, его волю. Леону бы встать и разнести к чертям этот бар, прихватить Магнуса, поехать топить города в крови, успокоить эту зудящую рану под рёбрами, выдернуть эту занозу. Он этого не планировал, он этого не хотел. Далия временное явление, она должна была пройти на вылет и пройдёт – Леон не может оставить её в себе, так же, как и у себя, – слишком большая роскошь. Даже для самого богатого мужчины этой части мира.

Уже почти утро, лучи только проснувшегося солнца пробиваются сквозь толстые стёкла – их не останавливает даже то, что это обитель похоти и разврата. У солнца свои планы, свои цели и свои желания, ровно так же, как и у Далии, которая смогла сделать то, с чем до неё не справлялся пока никто. Она смогла пробраться в чёрную, пропитанную чужой-своей болью душу Леона, занять удобное место, усесться и свесить свои стройные, самые красивые из всех, что Леон видел, ножки. Ночь ушла, а желания Леона нет – хочется её послушать, хочется увидеть, хоть мельком. Аж за грудиной чешется насколько. Леон аккуратно отодвигает покоящуюся на нём Рейну и, схватив со столика мобильный, набирает сообщение.

Л: Двадцать четыре часа – и ты будешь моей.

Д: Пошёл нахуй.

Ответ приходит моментально. Надо же, строптивая девчонка не спит. Леон улыбается, впервые за эту ночь испытывает эмоции, чуть ли к экрану не липнет. У него резко обостряются все чувства, включаются все эмоции, и плевать, что Далия его только что послала, что почти весь этот город у его ног, а эта воротит нос и виляет задом. Леону хорошо. Будто какой-то алхимик для него все удовольствия мира смешал, собрал в один флакон и дал попробовать.

Л: На хуй пойдёшь ты, и притом, на мой.

Д: Пошёл нахуй, чудовище!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Л: Обожаю тебя, Сахарочек.

Пишет. Удаляет. Снова набирает. Снова удаляет. Отбрасывает телефон в сторону и прикрывает веки.

– Кто? – Леон обходит стол, к которому привязан рыжеволосый мужчина, и вертит в руке трость. По краям от стола собрались люди клана Хан. Магнус, подбрасывая молоток в руке, стоит, прислонившись к стене, и молча следит за другом.

– Кто твой хозяин? Кто подослал тебя в моё казино? Для кого ты собирал данные о моих клиентах? – подряд спрашивает Леон и останавливается во главе стола.

Пленник молчит. Трясётся от страха, всё пытается выпутаться из намертво впившихся в кожу верёвок и продолжает молчать.

– Ну, подумай ещё чуток, – Леон кивает Магнусу, и тот ленивой походкой подходит к столу. Прикладывает к бедру мужчины шиферный гвоздь и одним ударом вбивает до конца. Мужчина кричит от боли, брыкается, но Магнус так же медленно обходит стол и проделывает то же самое и со второй ногой.