Когда в следующий раз выздоровевший Тима пришёл в садик, на голове его была вульгарная панамка на бледной костяной пуговице от наволочки вместо эффектного берета. Ловить пчёл панамкой было никак невозможно. В этом головном уборе было два вентиляционных отверстия таких размеров, что ладошкой не закрыть. Так что дети ещё легко отделались. Пчелиные укусы могли оказаться намного опаснее для них, чем для взрослого.

«Знание – сила»

Ф. Бэкон

Раскладушка у каждого была своя, именная, с подшитым белым лоскутком, на котором химическим карандашом была выведена фамилия и символически изображался фрукт с дверцы личного шкафчика. Но постоянное место для отдыха в тихий час не было обозначено. Спальные места располагали парами, экономя площадь. Можно было случайно оказаться и возле стола воспитательницы, и у окна, и у двери в тёмную кладовую, где раскладушки хранили после сна. При таком подходе и в паре мог оказаться кто угодно – любой ребёнок из группы. Никаких эмоций ни в ком в этом случае соседство с девочкой не вызывало. Небось не военные игры. А только заметил не спящий Тима, что от одной его соседки исходит странный запах. Думая, что ему, может, показалось, он почти перевалился к соседке в раскладушку, принюхиваясь с подозрением. Он не ошибся. Девочка изумительно пахла земляникой. После подъёма Тима убедился, что и на нашивке, и на шкафчике её нарисована аппетитная земляничина. Так он и раньше это знал. Тогда он решился проверить других девочек и заметил, что каждая имеет запах нарисованного на её шкафчике фрукта.

Ничем не пахла только одна девочка. На её шкафчике был нарисован мячик с цветными полосками. Тима быстро привык различать девочек по запаху. Имена он запоминал хуже. Затем и кодекс не советовал общаться с девочками. Так что всё было нормально. Но когда мальчик попытался рассказать маме, та его не поняла. Она решила, что это всего лишь игра воображения. Так оно и было для неё. А Тима обонял запах самый настоящий и вполне реальный. Его это не удивляло. Что тут странного? Вот если бы клубничная девочка пахла арбузом…

У тёмной кладовой для раскладушек было ещё и воспитательное значение. За непослушание воспитательница могла оставить там нарушителя в темноте для исправления. Так говорила нянечка. Но за всё время, пока Тима посещал садик, никогда и никого в кладовую не направляли. Воспитательница Светлана Михайловна непослушных ставила лицом в ближайший свободный угол. После непродолжительного стояния, решив, что уже достаточно страданий, наказанный мальчик или девочка начинали заунывно петь на мотив церковных псалмов, о чём дети, что интересно, не имели совершенно никакого понятия:

– Светлана Михайловна – простите меня —

Я – боль – ше – так – не – бу – ду – де- е- е – е – ла —а —а – а- а -а -ать…

Мелодию узнавала только нянечка, немало этим удивлённая. Никто не учил малышей пению на церковных хорах. Однако, они выводили самопроизвольно в точной тональности ноты церковного распева до тех пор, пока воспитательница не решала, что достаточно. Если наказанных было несколько, то печальное воспевание исполнялось в унисон, а когда воспитательница выходила на пару минут мелодические прошения останавливались, но исправно возобновлялись, когда владычица детских душ опять появлялась. Выпускали из угла всех сразу. Зачёт воспитательного мычания носом в угол шёл по последнему и первые наказанные к этому моменту просто уставали гундосить и потому подтягивали только гласные, да и то через одну и даже не всегда впопад.

Были мальчики, не принявшие правил печали, такие как Тима. Они в углу никогда не распевали. Соответственно и раскаяния за ними не замечали. Потому молчуны выстаивали максимально возможное время до поры, пока родители не придут.