– Казнить!.. Казнить!..

Судья издал долгий, певучий звук, от которого все блаженно затихли.

– Кто мы, чтобы вершить суд над одним из сыновей Отца? Родиться, чтобы умереть? Разве для этого Отец одарил его костью, а Мать облегла их своей плотью? Мы вправе только отобрать свободу у блудного сына, чей дух затерялся в первобытной тьме и крови его старших братьев. Он уподобился животным, поддавшись желанию убивать и сношать. Но в наших силах вернуть его на путь истины. У Отца каждый его сын на счету, даже самый жалкий и заблудший, – Матаньян-Юло перевел пылающий взор на стоящего на коленях насильника, – Керук. От имени Отца, я приговариваю тебя к освобождению железа. Не по твоей воле, а по решению суда. Не за благодать, а за прощение. Ты искупишь свою пакость за столько зим, сколько пальцев на твоих окровавленных руках. Благороднейший из всех возможных труд отмоет из-под твоих ногтей грязь, а шлак из твоих костей выпарится достаточно, чтобы мы тебя простили…

Говорящий с Отцом стукнул себя костяшкой своих пальцев сначала по одной голени, затем по другой и, наконец, по лбу. Со зрительских мест донеслось море глухих постукиваний, люди с упоением повторили за ним это действо по нескольку раз. Воины схватили и поволокли обмякшего Керука к подъемной тропинке прочь с арены.

– Что скажешь? – громко произнес Лут в ухо Венчуры. Соплеменники рядом с ними гомонили, а их грохот негодования чудесным образом смешивался со вскриками экстатического восторга. Венчура мрачно покачал головой.

– А я не удивлен.

Говорящий с Отцом не в первый раз устанавливал вину в громких преступлениях через чтение мыслей и воспоминаний подозреваемого. Сложно было сказать, насколько это являлось правдой. Но чем больше Венчура глядел на жертв этих самых преступлений и на те важные вещи, которыми эти жертвы промышляли незадолго до своей кончины, тем больше в нем вызывали недоверие вся эта помпа и зрелищность.

Последний раз Матаньян-Юло применял эту свою способность в щекотливой ситуации с героем, целиком отдавшим долг железу на карьере, и его женщиной. Тогда он прилюдно доказал, что отсроченное зачатие возможно.

Те немногие, кто умудрялся по своей воле отбыть на карьере долгих тринадцать зим и при этом выжить, считались героями и бесконечно уважались племенем. Но одного такого героя по возвращению домой ждала его подурневшая женщина с мальчуганом под ручку, на плече которого было всего только девять рубежей мудрости. Герой тогда чуть было не удавил бедную женщину, но соседи их разняли, а отозвавшийся на мольбы Говорящий с Отцом выявил, что тот является мальчику родным отцом.

– Твое семя не смогло прижиться в ее чреве, потому что Отец счел тебя недостойным, – тяжело дышал Матаньян-Юло, изнуренный после разговора с Всевышним. – Но когда ты собрался духом доказать Ему обратное и не сломался по истечению первых трех зим, Отец изменил свое решение и позволил сыну от твоего семени расти, рождаться и идти по твоим стопам…

Герой тогда был несказанно счастлив. Его женщина тоже. Втроем они вернулись в свою лачугу. Присутствовавший на церемонии Венчура отважился тогда выступить вперед с вопросом к судье.

– Великий, а можете ли вы прочесть мои воспоминания о том, что я съел вчера перед тем как отойти ко сну?

Его наглость тогда поразила Говорящего с Отцом, и это было видно по его вытянувшемуся лицу, но другим людям, топчущимся у алтаря, явно было интересно, что он скажет.

– Я не вправе обращаться к Отцу с вопросами, когда мне заблагорассудится, – важно объяснил он. – Отец нисходит до моих просьб и открывает передо мной чужие воспоминания только в тех случаях, когда решается судьба одного из его сыновей. А ради такого незначимого повода, как съеденный ужин, Отец не отзовется. Или того хуже, оскорбится, что его мощи используют по пустякам… Никто ведь не хочет, чтобы Отец оскорбился и навсегда замолк в разговорах со мной? – обратился судья к присутствующим.