Айвен думал не дольше минуты, слегка шевеля губами, словно проговаривая ответ. И наконец ответил.

– Саул, я ценю вашу откровенность и отвечу тем же. Видите ли… Во-первых, я совершенно не умею торговаться. С детства. Я всегда заранее отмеряю приемлемый для меня потолок условий и следую ему. А во-вторых, вопрос максимальной прибыли никогда не был для меня определяющим.

На лице издателя, до сего момента вежливо-бесстрастном, отразилось выражение священного ужаса, сменившееся стоической безнадежностью. Фалькенштейн откинулся на высокую спинку кресла и слегка всплеснул руками, словно признавая бессилие разума и здравого рассудка перед хтонической мощью пренебрежения прибылью.

– Видите ли, – продолжал писатель, – я уже вполне состоятельный человек, поэтому могу себе позволить пренебречь некоторой недополученной суммой. Сейчас для меня важнее издать мои новые истории именно в таком виде, в каком они написаны. Я берегу ваше душевное равновесие, поэтому, чтобы не лишать дом Фалькенштейнов вашего мудрого руководства, я могу обратиться в одно из американских или русских издательств. Как вы совершенно справедливо заметили, там новый поворот повествования не воспримут столь болезненно.

– Вас засудят немцы и французы, – констатировал Саул. – И возмущенная общественность, и официальная цензура. Айвен, с такой манерой ведения дел вы пойдете по миру.

– Отнюдь, – усмехнулся русский. – Поскольку на самом деле я никуда не обращусь. А юристов наймете вы.

– Неужели? – приподнял бровь Фалькенштейн.

– Саул, – улыбка Айвена стала еще шире, – вы ведь издаете прямо и через подставные фирмы три четверти европейских таблоидов и наверняка знаете – нет плохой известности, больше скандала – больше продаж. Более половины вложений в любую книгу составляет ее реклама, а в этом случае рекламировать нас будут целых две страны, причем за свой счет. То, что ваше издательство потеряет на еврорынке, оно доберет на общемировом.

– А моя репутация?

– Саул, вы удивитесь, если узнаете, как много можно почерпнуть из внимательного чтения газет и ведомственных бюллетеней, таких как, скажем, «Вестник книжных новинок». У «Фалькенштейна» как минимум три подставных издательских фирмы, которые выполняют заказы, не соответствующие репутации «лица» консорциума. Причем одна – в Конфедерации. Вы уже подумали, какое из двух других будет разгромлено… э-э-э… возмущенной общественностью, как это будет подано в прессе и сколько можно будет списать на это вопиющее деяние?

Фалькенштейн ушел в свое кресло как подводная лодка на глубину, посверкивая маленькими умными глазками, сложив пальцы «домиком».

– Господин Тайрент… – Он сделал паузу, и Ютта подумала, что на том беседа и закончится. – …А чем вы занимались ранее, так сказать, в прошлой жизни? – неожиданно спросил издатель. – Ваше умение зрить в корень и вести жесткие переговоры выдают человека делового склада ума. И опытного…

– Разными вещами, – скромно ответил Айвен. – Весьма разными.

– Понимаю. Если надумаете расширить сферу деятельности, обращайтесь ко мне, мы договоримся, – сказал Саул и решительно закончил. – По рукам. Я тоже не люблю торговаться сверх необходимого. Первый тираж – сто тысяч совокупно, далее допечатки по результатам продаж. Полторы марки с экземпляра плюс три процента с общей выручки после выплаты городских налогов. Больше не дам, идите к американцам или русским.

– Договорились, – сказал Тайрент, вставая и протягивая издателю руку, тонкие старческие пальцы Саула с распухшими суставами утонули в его широкой ладони.