Парадные «врата» обоих небоскребов располагались друг против друга, разделенные относительно некрупной, примерно двадцать на сорок метров, площадкой, мощенной грубо обработанным камнем по образу площади перед московским Кремлем. Прямо по центру высился скульптурный ансамбль – небольшой памятник трем великим людям, создавшим этот мир таким, каков он был.

Айвен задержался почти на три-четыре минуты, рассматривая памятный комплекс так, словно видел его впервые, хотя писатель явно не единожды бывал здесь и должен был выучить мельчайшие подробности ландшафта наизусть.

Карл Маркс и его сподвижники – голландец немецкого происхождения Зеус де Рейтер и американец Харли Таккетман. Первый – доктор экономических наук, «врачеватель мировой экономики», посвятивший десятилетия подробнейшему анатомированию экономического механизма, вскрывший его недостатки и предсказавший мрачное будущее. Второй – создатель теории «национального социального капитализма». И третий – автор доктрины «равновесной экономики сглаженного цикла».

Диагност, определивший симптомы, фармацевт, выписавший лекарство, хирург, удаливший язву.

– Айвен, нам пора. – Ютта хотела тронуть его за плечо, но не решилась. Некое родство душ, то, что казалось естественным в минуты их уединения, на тенистых улицах, было неуместным и даже непозволительно фривольным здесь, в окружении деловых людей, в деловом сердце города.

– Да, конечно… – Айвен сделал движение, словно стряхивал морок. – Каждый раз, когда бываю здесь, смотрю на них. Все-таки удивительно это…

– Удивительно? – не поняла Ютта.

– Да, – коротко ответил Айвен, определенно не собираясь развивать тему дальше. Он шагнул к «Фалькенштейну» и добавил, не то в шутку, не то серьезно. – Ну что же, вот и пришло время вам встать на страже моих интересов…

На входе из большой «вертушки» вращающейся двери на них вылетел некий заполошенный человек, сжимавший стопку бумаг. Ютта чуть замешкалась, но Айвен быстрым ловким жестом подхватил ее под руку и увел от столкновения. Человек споткнулся и, потеряв равновесие, взмахнул руками, бумаги разлетелись по ступеням. Он бросился поднимать их, одновременно рассыпаясь в извинениях на немецком с сильным акцентом уроженца южных земель. Идущие мимо ловко обходили его, все как один – с выражением крайней занятости на лицах.

– Поможем, – произнес Айвен, не спрашивая, но сообщая.

Пока Ютта прикидывала, как же она может помочь, не роняя достоинства и портфеля, Тайрент быстро собрал оставшиеся документы, в два движения подровнял стопку и отдал их уронившему. При внимательном рассмотрении тот оказался низеньким, полным, слегка кривоногим человеком, возрастом где-то за пятьдесят.

– Спасибо, спасибо… – как заведенный повторял он, явно чувствуя себя очень неловко. – Спасибо и извините, я вас едва не сбил с ног… я был так невнимателен!

– Ничего страшного, – сдержанно, но доброжелательно ответил Тайрент.

– Айвен! – уже с легкой тревогой повторила Ютта, времени оставалось в обрез.

– Губерт, Губерт Цахес, – представился меж тем толстяк. Одной рукой прижимая к груди так и норовившую рассыпаться стопку своих документов, другой он порылся в кармане и протянул Айвену небольшой прямоугольник тонкого белого картона. – Заходите, будем рады.

– Спасибо и до свидания, – сдержанно поблагодарил Айвен. Губерт Цахес засеменил на своих коротких ножках далее, поминутно оглядываясь, его дальнейшие «спасибо» и «до свидания» тонули в городском шуме.

– Странный человек, – пожал плечами Айвен. – «Приют для слепых детей имени Густава Рюгена», – прочитал он на карточке. – При чем здесь дети?.. Впрочем, идемте.