Королева закрыла лицо руками и зарыдала.

– Сын! Сын мой! Я не осмеливаюсь молить тебя о прощении…

– Не говорите так, моя дорогая матушка! Ваши страдания искупили вашу ошибку… Так давайте думать лишь о радостях, ждущих нас впереди!

– Впереди! – еле слышно повторила умирающая.

И словно в ответ на это полное обещаний и надежд слово в коридорах дворца раздался громкий, привыкший повелевать голос:

– Запереть все двери и никого живым не выпускать!

Фариболь и Мистуфле, молча переживавшие развернувшуюся перед их глазами драму, отреагировали первыми.

– Гром и молния! – сказал Фариболь. – Дело принимает дурной оборот! Старая кормилица предала нас. Шпаги вон, Мистуфле!

Изменившись в лице, Анна Австрийская изо всех сил прижимала к груди сына, как бы пытаясь защитить его от всех опасностей.

– Кто это, матушка? – спросил юноша, видя ее испуг.

– Другой! – глухим голосом ответила больная. – Другой сын!

И действительно, стоило ей произнести эти слова, как дверь распахнулась, и в комнату, величаво и грозно ступая, вошел король Людовик XIV.

Монсеньор Людовик высвободился из объятий матери и гордо взглянул на вошедшего. На какое-то мгновение взгляды их скрестились, как клинки шпаг. На лице короля, помимо гнева, был написан также и некоторый испуг – ведь лицо представшего перед ним незнакомца походило на его собственное, подобно отражению в зеркале.

– Что ж, – проговорил он сквозь зубы, – кормилица меня не обманула!

Наконец он сумел побороть странное оцепенение, вызванное видом своего двойника, и, обернувшись к дворянину, вошедшему вслед за ним с обнаженной шпагой в руке, сказал:

– Маркиз де Лувуа, закройте дверь.

Из соседних комнат доносились звуки шагов и голоса королевской свиты. Увидев, что его распоряжение исполнено, король обратил на Анну Австрийскую суровый взгляд и сухо спросил:

– Сударыня, не откажите в любезности объяснить мне, чем вызвано присутствие этого незнакомца в вашей опочивальне?

– Я нахожусь здесь по праву! – ответил монсеньор Людовик, выступая вперед.

– Сударыня! – с нарастающим гневом повторил король. – Как король Франции и как ваш сын я требую ответа! Кто этот человек?

– Я, – гордо подняв голову, ответил юноша, – сын Людовика Тринадцатого.

– Вы!.. Вы!.. – вскричал король, отступая к двери, словно он увидел привидение.

– Да, и я нахожусь рядом со своей матерью по праву сына и законного короля.

В порыве слепого гнева король выхватил шпагу, и мгновение спустя братья, одержимые яростью и жаждой убийства, бросились друг на друга. Маркиз де Лувуа поспешил на помощь своему августейшему господину, но налетел на длинную и тощую фигуру, облаченную в ворох кое-как застегнутых, комично коротких юбок; фигуру венчала голова с лохматой шевелюрой и огромными усами. Маркиз так и застыл в изумлении, и только звон шпаги незнакомца, скрестившейся с его собственной, вернул его к действительности. Ему так и не удалось осуществить задуманное, поскольку одетая в юбки фигура, в которой читатель, конечно же, сразу узнал Фариболя, быстрым ударом выбила у него из рук шпагу.

Между тем братья фехтовали с равной ловкостью и упорством. Тем не менее исход поединка нетрудно было предугадать: тогда как Людовик XIV яростно атаковал, почти не заботясь об обороне, монсеньор Людовик хладнокровно и уверенно отбивал удары, явно дожидаясь момента, чтобы сделать один-единственный решающий выпад, когда противник устанет и окажется полностью в его власти.

Король, понимая, что он погиб, если не сумеет воспользоваться преимуществами молниеносной атаки, низко пригнувшись, снова бросился вперед, но споткнулся и, издав крик отчаяния, растянулся на полу. Одним прыжком монсеньор Людовик оказался рядом и уже занес над головой врага свою шпагу, когда тонкая слабая рука коснулась его запястья и тихий, слабый голос произнес: