– А кого бы это не убило? – Он закатывает глаза. – И вполне понятно, что прежде ты никогда не слышала про наши клыки. Думаешь, мы готовы болтать об этом направо и налево, чтобы люди смогли нас истребить?

– Да, но… – Я замолкаю, поняв, что мне нечего на это сказать. К тому же Хадсон все равно уже вернулся к своей книге. Впрочем, это меня не удивляет.

Я перевожу взгляд на свою книгу – «О душе» Аристотеля (разумеется, не на древнегреческом) – и пытаюсь сосредоточиться на моей части нашего проекта. Чем раньше я прочитаю эту книгу, тем скорее смогу дать ответ на вопрос о том, что о предмете нашего исследования по этике говорил Аристотель. И убраться подальше от Хадсона с его паршивым настроением.

Вот только я никак не могу сосредоточиться, когда он сидит рядом, молча накручивая себя. Возможно, он и понимает, что читает, когда бывает раздражен, но я с таким же успехом могла бы читать по-древнегречески. А значит, если мы не найдем способ выяснить отношения и разрядить атмосферу, то наша работа так и не будет завершена.

Только поэтому я и спрашиваю:

– Эй, что не так? – Во всяком случае, я говорю себе, что только поэтому.

Пока он не отвечает:

– Ничего.

– Это чушь, и ты это знаешь, – говорю я. – Ты игнорируешь меня, и я не понимаю, почему.

– Мы сидим за столом в библиотеке, работая вместе над заданием, и я отвечаю на все, что ты мне говоришь, – заявляет он с таким выраженным британским акцентом, что я злюсь еще больше. – При чем тут игнорирование?

– Не знаю, но так оно и есть. И мне это не нравится.

И да, я отлично понимаю, каким нелепым это может показаться, но мне все равно. Я знаю, когда меня игнорируют, даже если при этом не молчат, и Хадсон ведет себя именно так. Это несправедливо, ведь вчера вечером я всего-навсего не захотела выбивать его из колеи, когда сама совершенно расклеилась.

– Да, трудно быть горгульей. – Он опять многозначительно переворачивает страницу, и я выхожу из себя.

И, не дав себе возможности передумать, я подаюсь вперед и спихиваю его книгу со стола на пол.

Я ожидаю, что он разозлится, спросит, какого черта. Но вместо этого он просто смотрит на меня, потом на свою книгу и опять на меня. И говорит:

– Тебе не нравится Платон?

Я стискиваю зубы.

– Нет, сейчас нет.

– Похоже, у вас с Джексоном больше общего, чем я думал, – отвечает он и наклоняется, чтобы подобрать свою книгу. И снова начинает ее читать.

– Знаешь что? Я не буду делать это вместе с тобой, – буркаю я и начинаю запихивать свои вещи в рюкзак, даже не глядя на них. Слышится звук рвущейся бумаги, но я так зла, что мне плевать.

– Вот сюрприз так сюрприз, – отвечает он и переворачивает страницу так резко, что, кажется, тоже что-то рвет. Но я тут не останусь, чтобы выяснить, что. Я вернусь в свою комнату и закончу свою часть работы над нашим заданием, а он останется тут один.

– И ты еще обвиняешь меня в том, что я ухожу от конфликтов? – говорю я и, повернувшись, выхожу вон.

Я киплю от злости, поднимаясь по лестнице, а потом идя по коридору. Мне надо работать – у меня огромный список дел, – и у меня нет времени на пошлые штучки Хадсона. Конечно, ехидство – это его состояние по жизни, но не так же. И не по отношению ко мне.

Вот бы понять, чем именно это вызвано. Возможно, тогда я пойму, как это исправить. Но чем дольше мы сидели в библиотеке, тем больше он злился, а я понятия не имею почему. И почему он рассказал мне про клыки, несмотря на то, что явно зол на меня.

Я все еще пытаюсь все это просечь, когда делаю последний поворот… и вижу, что он стоит, прислонясь к стене возле моей двери. Тьфу. Ох уж эти вампиры.