Уже тогда общительность его оставила. Он глядел на телефон и всё ждал, что позвонят друзья или хотя бы Лена. Но никто не звонил, а над платформой разносился голос диктора: «Всем отбывающим с пятого пути сдать мобильные телефоны и средства личной связи. При обнаружении несданных средств связи будет осуществляться высадка с поезда без дальнейшей транспортировки!» Андрей не помнил, сколько лет не расставался с телефоном. Дома он сел было переписать номера на бумагу, но забросил это дело через полторы сотни имён. Да и не верилось, что телефоны отберут навсегда.

– Простите, – вспоминал он собственный голос, тогда ещё вполне твёрдый, – а когда нам вернут наши телефоны?

– Сдавайте телефон или покидайте платформу, – не глядя ответила женщина, принимавшая аппараты. – Всё по прибытии расскажут.

– Ну их же туда привезут?

– Молодой человек, либо сдаёте, либо не садитесь на поезд, что непонятного? На входе будет досмотр.

Андрей решил ещё постоять на платформе. Время убывало. Не было сил двинуться. Начали зачитывать фамилии опаздывавших. «Городков, Городков, Городков», – слышал он. Андрей крутил головой, пытаясь увидеть друзей, обещавших проводить, или хотя бы Лену. Но никто не пришёл. Никто не звонил. Может, именно в этот момент оглушительного, из ниоткуда взявшегося одиночества и пропал старый Андрей?.. Нынешний присмотрелся к нему повнимательней, но признаков умирания не увидел. Нет, наверное, это случилось ещё раньше. Оставив воспоминание о последних минутах в Москве, когда он отдал проводнице трубку и шагнул в вагон для обыска, Андрей отправился ещё дальше.

Вот он собирает вещи: вдумчиво, аккуратно складывает рубашки; пересматривает фотографии и выбирает, какие взять; собирает в стопку книги и говорит Лене, что оставит их в квартире. Не отрывая глаз от компьютера, она отвечает: «Конечно, почему бы не заняться чтением». Он продолжает сборы. Нет, это совсем не интересно. Андрей отходит дальше, на несколько дней назад, в тот вечер, когда она узнаёт, что решение ехать принято.

– Что ж, – говорит Лена, – раз ты предпочитаешь обставить это таким образом, так тому и быть!

– Что обставить?

– Своё бегство! Вчера мы строили планы, у нас было будущее, а сегодня ты говоришь мне «оревуар». Ну что ж, очень по-европейски! – В руках её сверкает большая металлическая зажигалка, пальцы плохо слушаются, она щёлкает крышкой, выпускает пламя, сигарета начинает тлеть в её губах. Она почти не затягивается, дымит просто для позы.

– Надеюсь, ты образумишься и приедешь вслед за мной.

– Образумлюсь? Ты купился на дешёвую пропаганду и тащишься в неизвестность, а мне говоришь о разуме! Андрюша, ау! – Она касается его лба – её ладонь ледяная. – Ого, ты горишь!

Он растерянно улыбается.

– Брось, у нас прекрасная жизнь, у нас карьера! Какая эвакуация, о чём ты?! Нигде в России не может быть безопаснее, чем в Москве. Тут вся власть же. Что с нами случится?

Андрей опускает глаза. Может, в тот вечер?..

По редакции пронёсся дребезжащий звонок. Шесть часов. Заснеженные улицы давно и плотно стянул мрак. Сотрудники покидали редакцию. Андрей просидел некоторое время, силясь отнестись ещё раньше в прошлое: в день, когда он получил предложение об эвакуации, или когда впервые услышал о том, что несколько тысяч человек будут вывезены из Москвы ввиду приближающейся угрозы, или даже в день, когда он впервые услыхал об угрозе именно как об Угрозе, а не о наборе событий, происходящих в мире, медленно, но верно стремящихся захлопнуть пасть вокруг одиноко стоящей России. Однако шум шагов помешал ему, и он решил не привлекать к себе внимания, оставшись сидеть, когда остальные уходят.