Пленный отчаянно зарыдал, кровь все еще текла из обрубленных пальцев, лицо уже начало бледнеть от потери крови. Бойкич обернулся ко второму пленному, мрачно взирающему на пытку.

   - Ничего добавить не хочешь? - ответом был стальной блеск в глазах чужого бойца. Ни один мускул не дрогнул на лице этого пленного. Крепкий матерый зверь попался в их сети, но Михаил уже знал, как его сломать.  -Ты думаешь, что ты крутой? А вот и зря. Потому что сегодня ты мой, и никто за тебя не заступится, и на помощь не придет, - он обернулся к фашисту. - Ну а ты не жди легкой смерти, убивать я тебя буду страшно. И виноват в этом будет вот этот урод, и он будет помнить об этом до самой своей поганой смерти. Посмотри на виновного в твоей смерти в последний раз.

    Бойкич решительно подошел к полке с инструментами и взял в руки бензопилу, слегка качнул ее, в бачке плескануло топливо. Потом он несколько раз дернул шнур. Наконец, пила сыто рыгнула и отозвалась громким рычанием. Не торопясь, он подошел к белобрысому. Тот истошно завопил, в глазах же пленного в армейской цифре явственно заплескался ужас, ломка пошла. Михаил, наконец, решился и взмахнул грохочущей бензопилой наискось. Безумной струей брызнула во все стороны горячая кровь, несколько капель попали на лицо атамана, но большая ее часть залила военного.  

   Грудь и шея здоровяка оказались напрочь разворочены цепной пилой, из разрубленных артерий толчками выходила ярко-алая кровь, растерзанное грубым железом мясо лопалось, из него белыми штырьками торчали обнаженные кости. Потрясенный собственным зверством атаман заглушил и бросил инструмент на пол. Никогда он еще не видел столько крови разом. Потом Бойкич медленно развернулся к оставшемуся в живых пленному и в припадке ярости схватил его за кадык. Атамана трясло, что-то нехорошее, зловещее в своей глубинной сути захватило в этот момент его душу, переметнув на темную нечеловеческую сторону бытия. Мир вокруг внезапно стал выпукло рельефным и предельно контрастным.

    - Ты понял теперь, кто я?! Я буду убивать тебя неделю! Я по капле высосу из тебя жизнь, каждая минута твоего умирания станет настоящей смертной мукой. Я не прощу тебя за собственное зло и за то, что мне пришлось сделать! - дикие выкрики атамана вновь и вновь сотрясали стены гаража. Пленный затрясся в истерике, его выпученные глаза были полны ужаса и боли, в них не осталось ничего человеческого. Это были глаза загнанного звери, бандит сломался напрочь. Он был очень сильным человеком, но что-то еще более сильное и ужасающее порвало всю его мужественность на мелкие кусочки.

    - Я скажу, - из горла пленного вырвались всхлипы и его тело потрясли рыдания, - все скажу. Это не моя вина, я был обычным офицером. Я уже никому ничего не должен!

    В этот момент в мрачную атмосферу гаража ворвались люди. Впереди находился Складников, за ним бежал Вязунец. Они застыли на входе, потрясенно оглядываясь. Наверное, увиденная ими картина была достойна кисти самых мрачных художников средневековья, любивших изображать зверства войны. Залитые кровью стены, валяющийся на полу окровавленный топор, труп с развороченной бензопилой грудиной мясо наружу и склоненной наполовину отрубленной головой набок. Пленный с застывшим взглядом сумасшедшего и их командир, перепачканный с ног до головы грязью и кровью, с совершенно обезумевшим лицом и потусторонним взглядом. Тут и самого хладнокровного человека хватит кондрашка. Оба безопасника не смогли произнести ни слова.

    - Берите этого, полковник. Он готов говорить, - только и смог прохрипеть Михаил и свалился на пол.