Проснулась от жуткого чувства голода, есть хотелось невозможно. Картинка с розовым упитанным слоником только разжигала аппетит. Я уже сто раз пожалела, что так легкомысленно отпустила блинчики из своего желудка.

Выглянула в коридор. Пусто. И я отправилась на разведку. Как-то в юности я смотрела фильм про войну, и там была такая сцена – советский пленный шел по мрачному коридору в подземелье, и со всех сторон из пыточных камер, доносились душераздирающие крики и стоны.

Я шла по больничному коридору и слышала все эти душераздирающие крики и стоны. И тогда я решила, что вот так орать не буду. Я герой. Я Зоя Космодемьянская.

В коридоре меня выловила медсестра и завернула обратно в палату, «роженицам ходить по коридору запрещено. Нет, кормить не будут. Да, врач сейчас зайдет». И правда, через минут пять ко мне зашла врач, осмотрела, нахмурилась и назначила капельницу. Еще час я лежала под капельницей с урчащим от голода животом и мечтала о каком-нибудь завалящимся сухарике. Вместо сухарика пришли схватки. Я обрадовалась. Сейчас быстренько рожу и меня, наконец-то, покормят.

Как оказалось, схватки это еще не роды, вы можете прокорчиться от боли несколько часов, а вот как только возникнет тянущее ощущение внизу таза, словно какать хочется, значит пришли потуги, финал близок. Еще два часа я считала схватки, дышала и грызла спинку кровати.

Организованно, словно гид в музее, акушерка завела в мою палату студентов-практикантов. Те робкой шеренгой выстроились вдоль стены, молчаливые испуганные белые халаты в медицинских масках. Руками ничего не трогаем, смотрим глазками. Меня переместили в родильное кресло. Шоу начинается.

«Подойдите поближе, видите, сейчас раскрытие 8 см». Это к студентам.

«А ты почему не тужишься? Давай, милая, работай». Это ко мне.

«Тужься. Не жалей себя. Думай о ребёночке. Давай-давай, не ленись».

Я не ленилась. Я бы и рада потужиться, но тогда произойдет немалый конфуз. Мне сильно и совсем невовремя захотелось в туалет, уж извините, по-большому. И по-настоящему.

– А можно мне в туалет. Я быстренько.

– Ты чего, обалдела? У тебя ребенок в родовом канале. Какай здесь.

Как здесь? Я не могу при всех, здесь народу много. Я привыкла какать в более уединенной обстановке.

Вот чего только не увидишь и не услышишь в роддоме. Но если в других палатах врачи командовали «Тужься» и «Дыши», то в моей палате акушерка кричала: «Какай. Какай!» Я крепко зажмурилась, закрывшись от всех посторонних взглядов, и выдавила из себя эту постыдную колбаску. Её тут же подхватила в салфетки санитарка и унесла в неизвестном направлении.

Мне полегчало. Стресс и стыд отпустил, теперь можно и поработать. Но пока я там стеснялась, ребёнок застрял где-то на половине пути, а у меня не хватает сил ему помочь. Устала. Хотелось свернуться калачиком и отдохнуть, совсем немножко, пять минуточек можно?

А акушерка, неугомонная, бегает вокруг меня и чуть ли не по щекам бьет: «Не спать. Тужься. Помоги своему ребенку. Головка выходит. Тужься сильней».

Я тужилась. Я старалась. Сжимала зубы, багровела лицом и, напрягая все нужные и ненужные мышцы, пыталась как-то подтолкнуть своего застрявшего малыша.

Ребёнок шел медленно, рывками, словно тяжелый ледокол, раздвигая кости и разрывая мышцы. Больно. Но я не кричала. Кричала акушерка: " Дыши! Тужься! Дыши! Тужься! Не жалей себя. И еще раз. Плохо тужишься. Будем выдавливать простыней».

Я как представила эту страшную картину, набрала в лёгкие побольше воздуха, сделала неимоверное усилие и выдохнула. На этом выдохе родился мой сын. Всё, шоу закончилось.