В списке его именитых клиентов значились: княгиня Мария Павловна, любимица передовиц Жозефина Бейкер[33] и божественная Луиза Брукс. Любимая актриса Пабста[34], невесомая, почти прозрачная, волнующая сердца и умы икона немого кино, эта роковая женщина воплощала опасное очарование тех безумных лет. Она одевалась только у Пату. Такого вида детали невероятно вдохновляли девятнадцатилетнего юношу, который спустя пятьдесят лет попал в особняк на Сен-Флорантен, полный воспоминаний о блистательном прошлом. К тому же Жан-Поль поклонялся Лулу, некоронованной царице в истории кино, чье призрачное сияние озаряло тот небосвод, на котором царили потом Гарбо и Дитрих. Он восхищался Луизой Брукс задолго до того, как судьба привела его к Пату. Через шестьдесят лет после Пату и он тоже стал одевать всех богинь мира искусства своего времени. Большинство из них попало к нему как-то спонтанно. Вот Жюльет Бинош; сидя в своей ложе в Национальном театре в Лондоне и жуя песочное печенье, она рассказала о своем потрясающем знакомстве с Жан-Полем: «Это было в девяносто девятом году. Я узнала, что меня номинируют на “Оскар” за роль в фильме “Шоколад” Лассе Халльстрёма. Я не очень люблю вечерние платья. По правде говоря, я вообще не особо увлекаюсь Высокой модой. У меня есть помощница, которая вместо меня всем этим занимается. Но тогда, интуитивно, я завела с ней разговор о Готье, мне хотелось с ним познакомиться. Он согласился. Мы встретились, и я долго говорила с ним о Луизе Брукс, о месте, которое она занимает в моей жизни, о том, как она меня вдохновляет и помогает мне обогатить моих персонажей. А к тому же есть еще духи “Лулу”, названные в ее честь, которые я очень любила и которые очень удачно обыграла в одной рекламе… Жан-Поль принялся за работу. Мы часто созванивались. Он все проверял очень тщательно, это было наше общее дело, открытый диалог, и об этом времени у меня сохранились прекрасные воспоминания. Он проявлял исключительное великодушие, рисовал все новые и новые эскизы, пока не удостоверился, что я полностью довольна результатом. В итоге я получила восхитительное черное платье, украшенное жемчугом, и идеально подходящие к нему сапоги. Это решение оказалось неожиданным: словно француженку Лулу перенесли в Голливуд!»

В семидесятые годы, работая у Пату, Жан-Поль изучал архивы тридцатых годов, и это позволило ему осознать весь масштаб и революционность подхода мастера. Одна вещь его сильно забавляла. Это касалось отношений с Сюзанн Ленглен, восхитительно старомодных и постмодернистских одновременно. Любовь с первого взгляда или хитрый маркетинговый ход? Так или иначе, но Жан был увлечен выдающейся теннисисткой. В то время «четыре мушкетера» французского тенниса – Боротра, Лакост, Брюньон и Коше – соревновались в элегантности, выступая в льняных брюках бежевато-белого цвета. Спортивный комплекс «Ролан Гаррос» служил обычным местом встречи для бомонда, так же как и ипподром Лоншан. Мужчины приходили туда в котелках и перчатках цвета свежего сливочного масла, небрежность в одежде была недопустима. Журналисты непременно находили там Сюзанн, элегантную женщину и чемпионку по теннису. И для этой Айседоры Дункан Пату захотел придумать спортивное одеяние, костюм, который бы очаровал публику и придал бы еще больше прелести движениям Сюзанн, потому что ее движения на корте напоминали танец. И отныне наряд победительницы всегда украшал фирменный знак Пату. Шелковая плиссированная юбка выше колена, легкий облегающий джемпер, повязка на голове… Мадемуазель Ленглен, белоснежный ангел от-кутюр с ракеткой в руке, затмила всех своих соперниц. Женский теннис стал изысканным зрелищем, где царили изящество и грация, и все выглядело очень по-парижски, что для остального мира значило «безупречно модно». Но Пату не ограничился нарядами для Ленглен, его империя включила в сферу своих интересов и другие виды спорта. На игровых площадках, в бассейне, в гимнастическом зале – везде можно было встретить грациозных атлетов в его спортивных костюмах. Плюс ко всему он разработал авторский лейбл – монограмму со своими инициалами, что стало традицией в мире Высокой моды. Инициалы «JP» были вышиты на внутренней стороне кардиганов или красовались на пуловерах в виде геральдического знака. Эти буквы, «J» и «P», имели для Жан-Поля особый смысл, потому что были начальными буквами его двойного имени. Несколько десятилетий спустя он тоже стал украшать вещи своими инициалами. Это совпадение походило на знак судьбы.