– Ну… – Дятлов пожал плечами, – а что удивительного? Ну, принесла с собой упаковку возбудителя, ну, сыпанула себе в бокал незаметно, как там написано – «для полного сосредоточения на партнёре».

– Вы правы, ничего удивительного, – махнул рукой Анзюлис. – Но! Кроме возбудителя в остатках вина обнаружен растворённый в ней кокаин! Наркотическое вещество группы стимуляторов. Причём в концентрации, которая вполне могла привести в комплексе с причинами, о которых я уже говорил, к смерти Корсаковой. Точнее говоря – я бы очень удивился, если бы смерть не наступила.

– Вот как… – задумчиво пробормотал Дятлов. – Передоз…

– Я бы не стал упрощать, – сказал Анзюлис. – Комплекс. Несколько причин, которые наложились в этом случае друг на друга. Сауна, плюс возбудитель, плюс половой акт, наличие которого подтвердила экспертиза, алкоголь и, наконец, кокаин. Крутой коктейль… Для Корсаковой он оказался смертельным.

– Подождите, Витольд… Я не понимаю… Кокаин же нюхают? Или я ошибаюсь?

– Абсолютно верно, нюхают. Но! – Анзюлис прищурился и пристально посмотрел на Дятлова. – От этого повреждается при длительном употреблении перегородка в носу. Мы посмотрели. Перегородка Корсаковой целая. Это отражено в протоколе вскрытия.

– Значит, не нюхала? А зачем-то растворяла в вине?

– Или сыпанул кто-то, – ухмыльнулся Анзюлис. – Сколько угодно таких случаев, что потом не поймёшь – случайный передоз, суицид или подсыпал кто-то. Везде полно милых людей, которые любят убивать друг дружку из-за денег…

– Я хочу спросить ещё, Витольд, вот вы сказали – был половой акт…

– Несомненно, – Анзюлис небрежно махнул рукой.

– Вы извините, конечно… – осторожно сказал Дятлов, – я давно в следствии и знаю, как это делается. Ну, не сам акт, а экспертиза. Ну, и акт тоже. Поэтому я хочу спросить – в каких пределах, ну, какой предположительный временной интервал, плюс-минус – когда этот акт был у Корсаковой?

– Анализ осуществляется путём взятия пробы из влагалища, – не отказал себе в удовольствии сообщить подробности Анзюлис. – Сперма сохраняется там до трёх суток. Поэтому точнее сказать мы не можем. Может коитус имел место в тот самый вечер, а, может, и два дня назад.

– Какая интересная у вас работа, – пробормотал Дятлов. – У меня бабушка работала крановщицей. На козловом десятитонном кране. Проработала до шестидесяти пяти лет. Она даже не спускалась с него в обед, перекусывала там. А летом брала с собой две бутылки воды. Одну минералку, а вторую чтобы поливать ею металлические рычаги. Они сильно нагревались на солнце, так, что нельзя было прикоснуться. Бабушка говорила, что безумно любит свою работу. Так и говорила – «безумно». Но, чтобы я стал крановщиком на козловом кране, она не хотела. Сколько я её просил взять меня хоть раз на кран… Мне тогда было лет семь, и это была моя мечта – побывать в кабине того крана.

– Представьте себе моя работа интересная, – сказал Анзюлис. – Ко всему этому скоро привыкаешь. Ну, конечно, если нет природного отторжения. Кстати, у большинства людей это отторжение есть. Но это проявляется уже в мединституте. У медиков есть такая хохма – все врачи делятся на четыре группы. Первые знают всё, но не умеют ничего. Это терапевты. Вторые – не знают ничего, но умеют всё. Это хирурги. Третьи не знают ничего и не умеют ничего. Это психиатры. А вот четвёртые… Четвёртые знают всё и умеют всё. Это патологоанатомы. Но люди к ним попадают слишком поздно…

Она прошла под этим беззвёздным небом, нависшим над чёрной степью, уже довольно большое расстояние, но усталости не чувствовалось. Клубящийся серый свет постепенно стал приобретать неясные очертания, похожие на гигантские деревья, а через некоторое время она обнаружила, что идёт по густой роще. Небо как-то незаметно посветлело, и сквозь кроны, уже не сотканные из серого света-киселя, а ярко зелёные, заструились солнечные лучи.