– Нет, – покачала я головой.

Участковый придвинул стул и сел рядом. Влюблён в меня, как пить дать, влюблён. Тьфу, пропади ж ты, нечистая. Этого только не хватало на мою голову – ещё одного кобеля. Подумав, я, потупив взгляд, обронила:

– Кроме тебя помочь мне некому. Расскажи ты, ради Христа, что знаешь о глупом моём бытии.

Опешивший Алексей Дмитриевич долго и обстоятельно делился со мной протокольной информацией. Сколь раз я, Смирнова Лариса Николаевна, 24 лет от роду, обращалась за помощью. Жаловалась на жестокое обращение мужа, но заявление так и не написала. Три раза попадала с сотрясением мозга в эту больницу. Выбитого зуба и синяков не считала поводом для развода. Надеялась, что образумится муж мой Андрей, ведь любит меня, ну уж больно ревнует. А ещё не хотелось возвращаться из Питера в Подольск к матери, а больше пойти было некуда.

Вот такую историю поведал мне участливый участковый. Жаль девку, красивая. Дура токма, по мне, лучше живая в Подольске, чем мёртвая в Питере. Ты, может, Господи, прислал меня голову её мужику вправить? Так ты скажи – я враз! Или велишь терпеть вместо неё?

Решить дилемму я не успела. Дверь палаты распахнулась, ударившись о стену. В проёме возник Андрей, мужик, от которого я бежала. Заметив участкового, процедил сквозь зубы:

– Лариска, ты давай не глупи. Заявление, надеюсь, не накатала?

И, обращаясь к участковому, вежливо проговорил:

– Выйдите, Алексей Дмитриевич, с женой надо потолковать. Бытовая ссора, с кем не бывает? Сейчас мы быстро помиримся, зря только вас вызвали.

И слащавым голоском, глядя на меня, добавил:

– Правда, Лариса? Скажи товарищу при исполнении, что в нём больше нет необходимости.

Я, подхватив интонацию мужа, эдак же проворковала:

– А и правда, Алексей Дмитриевич, шли бы на службу. А ты, Андрюша, поближе подойди, да наклонись ко мне, проказник, что шепну.

Участковый сплюнул и направился к выходу, а выпучивший глаза Андрей, словно ребёнок, увидевший фокус, наклонился надо мной с превеликим любопытством. В ту же секунду, получив мощный удар лбом в переносицу, он отлетел на пол. Застонал и, размазывая кровь по полу, попытался встать. Услышавший грохот участковый вернулся и в изумлении смотрел на скулящего мужа потерпевшей. Я, потирая лоб, улыбаясь во весь рот, сказала:

– Не беспокойтесь, Алексей Дмитриевич, Андрюша такой неловкий. Вона об кровать запнулся, да рылом, понимаете, об пол. Дело семейное, прямо неловко вас и беспокоить.

Участковый, вернув мне улыбку, отчеканил:

– Так я, Лариса Николаевна, это собственными глазами видел. Можете не беспокоиться, оглянулся, а он запнулся и полетел.

И, брезгливо взглянув на хлюпающего носом мужчину, тихо процедил:

– Ступайте домой, гражданин, я к вам позже зайду.

Когда я осталась одна, сославшись на головную боль и отказавшись писать заявление на мужа, страшно захотелось курить. Надела больничный халат, шлёпки и, крадучись, выскользнула из палаты. Дорогу к выходу нашла быстро. На крыльце курили врачи, а поодаль пациенты. Вдохнув тёплый летний воздух с примесью гари, остро всплыло воспоминание родного села Покровское – запах луговых трав, лесных ягод и ещё чего-то щемящего, далёкого. Подойдя к стайке больных, попросила закурить. Уважили, угостили бесовским табачком.

Затянулась, разглядывая не по-нашему одетых прохожих, снующие повозки – машины. Прислушалась к говору, отродясь так не говорили в Санкт-Петербурге. А меж тем пожилая дама кудахтала:

– Я в прошлом году в неврологии лежала, вот где бардак, скажу я вам.

– В прошлом году? – переспросила я, выпуская кольцами сизый дым. – А сейчас какой год?