– Молчать! – рявкнула бабушка.

Йенни подумала: надо сделать вид, что она крепко спит. Что она не знала, что Фрида собирается сбежать.

По мрамору коридора простучали шаги, и дверь будуара открылась.

Фрида плакала и клялась, что бабушка неправильно поняла, что она уже возвращалась, когда угодила в ловушку.

Йенни замерла, прислушиваясь к ударам чем-то металлическим, к тяжким вздохам. Она не понимала, что происходит.

– Не надо, не надо, – умоляла Фрида. – Честное слово, я больше никогда-никогда…

Внезапно она закричала. Йенни в жизни не думала, что человеческое существо способно так кричать от боли. Это был какой-то животный рев. Крик так же внезапно оборвался.

Что-то сильно стукнуло в стену. Сдвинули мебель.

Прерывистые вздохи, полные боли стоны, и все снова стихло.

Йенни не шевелилась. Пульс грохотал в ушах.

Она не знала, сколько пролежала так, таращась в темноту. Наконец белая жемчужина в стене исчезла.

Йенни закрыла глаза, приоткрыла рот и притворилась спящей.

Наверное, обмануть бабушку ей не удастся. Но она так и лежала с закрытыми глазами, пока не услышала шаги в коридоре.

Звук был такой, словно кто-то медленно шагает, пинками передвигая перед собой деревянный чурбан.

Открылась дверь, и бабушка тяжело шагнула в комнату. Ночной горшок со звоном задел о ножку кровати.

– Одевайся и иди в будуар, – велела бабушка и ткнула Йенни тростью.

– Сколько времени? – сонно спросила Йенни.

Бабушка со вздохом вышла из покоев.

Йенни быстро оделась и на ходу захватила жакет. Остановилась в коридоре, подтянула над коленями колготки и зашагала к открытой двери будуара.

Летнее небо скрывали шторы. Свет в огромном будуаре исходил только от настольной лампы.

У двери стояло пластмассовое ведро с кровью.

Йенни почувствовала, как у нее затряслись ноги.

Весь будуар был в крови, экскрементах и лужицах рвоты.

Проходя мимо ведра, Йенни увидела в нем обе ступни Фриды.

Сердце забилось, как молот.

Йенни увидела комнату полностью, лишь обойдя японские ширмы с цветущими вишнями.

Бабушка сидела в кресле, мозаичный пол вокруг нее был залит кровью. Рот кривился в горькой гримасе. Толстые руки по локоть в крови, кровь капает с пальцев, сжимающих пилу.

Фрида навзничь лежала на кушетке.

Два ремня, протянутые под кушеткой, удерживали ее за ляжки и выше пояса, Фриду сотрясала дрожь.

Ноги были отпилены чуть выше косточки, обрубки зашиты, но все равно продолжали кровоточить. Бархатная кушетка и подушки насквозь пропитались кровью, кровь струйкой стекала по ножке на пол.

Со словами «Больше она не собьется с пути» бабушка поднялась. Она так и не выпустила из рук пилу.

Фрида, явно не в себе, смотрела перед собой широко открытыми глазами и то и дело поднимала обрубки ног.

Свет падал в будуар сквозь тюль и тонкие оранжевые занавески. Казалось, солнце уже садится, хотя было раннее утро.

В стоячем воздухе поблескивали пылинки.

Пока бабушка была на кухне, Йенни пыталась облегчить страдания Фриды.

Окровавленное жемчужное ожерелье поднималось на шее Фриды в такт дыханию. Опущенные веки покраснели, губы искусаны.

Йенни расслабила ремни, стягивавшие тело.

Блуза Фриды насквозь промокла от пота на груди и под мышками, сквозь ткань просвечивал черный лифчик. Клетчатая юбка задралась чуть не до пояса.

Фрида, измученная болью, не очень понимала, что с ней произошло.

Йенни перевязала кровоточащие обрубки и уже дважды сходила на кухню к бабушке, объяснить, что Фриде нужно в больницу.

Одна нога над швом отливала сине-лиловым.

Ясно, что в лесу Фрида угодила в медвежий капкан.

Наверное, поэтому бабушка и решила произвести ампутацию.

Фрида открыла глаза, посмотрела на ноги с отпиленными ступнями, приподняла обрубок, и ее вдруг накрыла волна ужаса.