Кстати, этого всеми любимого кота звали ни как иначе, как Кот. Просто Кот. В свое время было предложено и перепробовано много кошачьих кличек, начиная от громогласно-благородных, до примитивно-наивных. Но ни одна из них Коту по душе не пришлась, и он отзывался только на кличку «Кот».

Старушка стала подниматься на второй этаж. Кот последовал за ней. Он любил спать на мягкой постели старушки. Она это приветствовала, думая, что животные всегда спят там, где хорошая аура. И наличие кота у ее ног только поддерживало уверенность Антонины Васильевны не съезжать на первый этаж ни коим образом.

Когда старушка стала подниматься по лестнице, мимо окна что-то проскользнуло. Тихо скрипнула незапертая дверь и бесшумной тенью в дом кто-то вошел. Оставленный старушкой ночник не позволил распознать, кто это был. Тень еще раз туманно мелькнула и скрылась за одной из дверей, которая вела в спальню для гостей.

Снова все затихло. Только тусклый свет от ночника выдавал наличие здесь живых людей.

Дом медленно снова погрузился в дремоту.

Водитель нервно вцепился в руль, сжимая его так, что костяшки пальцев побелели от напряжения. На улице была глубокая ночь, и машин было мало. Альберт не видел дороги. Его мысли были заняты очень важным для него делом. Он перебирал возможные варианты, пытался просчитать исход событий. Но еще его отец ему говорил, что дальновидность – не его конек. Поэтому мысли переплетались между собой, сбиваясь и наслаиваясь. И от того получалась полная чушь. И если вначале мысль была логична и проста, то потом она же оказывалась запутанной в тугой клубок с оборванными нитями.

На заднем сидении лежала без сознания Ева. Она дышала еле слышно, так, что Альберту приходилось время от времени напрягать слух, подавшись немного назад, чтобы понять, жива ли она. Встречные машины на мгновение ослепляли бледное, почти белое лицо девушки, после чего оно снова погружалось в мягкий полумрак салона.

Альберт сбавил скорость, но машина уже пронеслась мимо нужного поворота. Не обращая внимания на дорожную разметку и возможные машины, водитель резко крутанул руль в сторону. Колеса жалобно заскрипели, и машину крутануло по часовой стрелке. Ева, как вещевой куль, упала на коврики. Но Альберт, не оглядываясь, круто вошел в поворот и, вдавил педаль газа в пол. Машина, сильно рыкнув, понеслась стрелой вперед. Миновав аналогичным образом несколько поворотов, они выехали на загородную, хорошо ухоженную дорогу, и двухтонный седанBentlejContinental, оправдывая свое название, понесся, периодически почти переходя на взлет. Проехав таким образом около десятка километров, он, как ретивый конь встал у одного из загородных домов, обнесенного высоким кирпичным забором с декоративными башенками и флажками. Дом напоминал замок в миниатюре, отличавшийся от последнего, пожалуй, лишь меньшими размерами и менее преклонным возрастом.

От остановки машину снова резко качнуло, и Ева на полу тихо застонала.

Альберт оглянулся, не сразу заметил лежащую внизу сестру и поспешил выйти из машины. Он широко распахнул заднюю дверь и с трудом вытащил оттуда Еву. Она снова почти беззвучно застонала и, безвольно раскинув руки, обмякла, как потрепанная тряпичная кукла.

Плечом надавив на кнопку перламутрового звонка, Альберт, подставив колено, перехватил поудобнее сестру и, тяжело дыша, замер в ожидании. Ждать пришлось недолго. Замок калитки щелкнул, и она медленно стала отползать в сторону. Взгляду открылась дорожка, уложенная клинкерным кирпичом.На другом ее конце стоял дом, утопая в зелени. На его первом этаже и во дворе горел свет, а на крыльце, несмотря на позднее время, в форме и накрахмаленном белом чепчике стояла Дарья. Ее фигура даже издалека была прекрасна: длинные стройные ноги переходили в округлые бедра, упругость которых угадывалась под узкой юбкой-карандашом, грудь была высокой и полной, а талия, при всем при этом, была на редкость тонкой и изящной.Своим изяществом не уступала и длинная шея, с нежной белой кожей, черты лица были на редкость аккуратны. Во всем ее теле была постоянная борьба между дородностью и хрупкостью. И эта борьба бурлила в ней, обдавая страстным жаром ее хозяина. Волосы, собранные в тугое ребро, постоянно норовили вырваться наружу и, когда она распускала их, тяжелыми крупными прядями падали на ее покатые плечи, рассыпаясь густыми смоляными реками. Весь образ дородности и изящества завершали руки Дарьи: с длинными пальцами, но несколько широковатыми ладонями. Они были у нее такими сильными, что она с легкостью переносила по две бутыли с водой одновременно, чем восхищала и немного пугала курьера питьевой воды.