– Ты всё же груб, – отметила она мягко, – мог бы и объясниться мне в любви.

– А я что делаю?

Дело было совсем не в его бритоголовости, если и его прекрасные волосы вдруг явили ей, что ничего в нём не изменилось. Даже в такую минуту после долгой разлуки он не нашёл нежных слов для неё.

Рудольф резко повернулся в сторону. Нэя проследила за его взглядом и увидела у стены за достаточно удалённым столиком женщину. Она была в узких брючках, белоснежной кофточке и не обращала на них ни малейшего внимания, разговаривая с некрупным мужчиной, который смеялся, сверкая издали зубами, казавшимися несоразмерными его узкому лицу. Или смех его был так неудержим, или рот огромен, так подумала Нэя. А о женщине то, что у неё слишком беспорядочно разбросаны завитушки её рыжих волос, сверкающих под мягким освещением потолка, от них шло сияние. Но красивая женщина была мало озабочена тем, чтобы придать своей причёске утончённый и более изящный вид. Она была небрежна, и это было уже отмеченным Нэей свойством многих земных женщин. Простота отношения к своей внешности, чего не могла ещё принять Нэя. Женщина не интересовалась окружающими ничуть, не повернула и головы, увлечённая зубастым спутником. И Нэе была заметна застывшая поза Рудольфа, лишённая восхищения этой женщиной, но вообще непонятная. Скорее, та пара была ему чем-то неприятна, потому что развернувшись к ним спиной, он сказал Нэе, – Пойдём, моя радость. Я хочу домой. А ты? Хочешь этого? Скучала?

– Да, – прошептала она ему в ответ, и они встали.

Нэя вдруг увидела, с каким интересом её изучали люди в зале. А та, рыжеволосая, застыла с ложечкой своего мороженого в губах. Рудольф, проходя мимо, подмигнул женщине, вдруг застывшей своими глазами в неведомой никому из окружающих, но ей зримой точке, и внешне она никак не отреагировала на молчаливое приветствие Рудольфа себе.

– Кто это? – спросила Нэя.

– Где? – спросил он, увлекая её на выход, – мало ли. Это же мой родной город. Просто знакомое лицо. А чьё? Забыл.

Они вышли на вечернюю улицу. Мягкий воздух обнял Нэю плотно и ласково за её оголённые плечи. Небо уже не было синим, но оставалось светлым, и этим своим оттенком, наплывами нежного перламутра облаков напомнило небо родной планеты, вызвав неожиданную щемящую грусть, уже повторную за вечер. У стены белого старого здания росло дерево с красными листьями, и Нэя встала от изумления, будто опять они были на Паралее.

– Даже здесь, – сказал он, – ты умудряешься быть не как все, – и обнял её за плечи. Но это странное и разочаровывающее ощущение от него не проходило. В чём была причина? В том, что он нисколько не производил впечатления соскучившегося, влюблённого мужчины, не смотря на свои несдержанные ласки в ресторанчике. Но почему?

– У вас там были женщины? На острове? В Центре реабилитации?

– Конечно. Сколько угодно. Техперсонал, врачи, да мало ли. И что? Ревнуешь? – Он отчего-то топтался у ресторанчика и не уходил. Нэя понимала, что ждёт. Но неуверенно, то порываясь уйти, то останавливаясь.

– Тебе нравится, что я теперь другой? Тебе ведь приятнее будет любить меня другого?

– Почему приятнее? – растерянность от отсутствия его вихревой радости при их встрече, как она об этом мечтала в долгие одинокие вечера, вызывала спазм от подступавших слёз.

– Я же мало похож на того, прежнего. Разве тебе не надоел прежний Рудольф? Будешь любить совсем другого мужчину.

– В чем и другого? Если ты совсем не изменился.

– Я изменился. И уже не буду таким, каким был там. Никогда.

– Мы кого-то ждём?

– Нет. А ты не хочешь погулять?