– Ну это же… невозможно!– Загревский предпринял последнюю попытку отрицания.

– Можешь проверить это сам,– Андрей вздохнул.– Отруби себе палец. Можешь вообще с собой покончить. Возродишься уже завтра. Правда, неизвестно где именно. Я не проверял. Хотя, можно спросить у тех, кто… о, моя любимая часть!

– Но кое-что неизменно и вечно,

Будет всегда, я знаю…

В январскую зимнюю стужу…

Я буду грустить по маю…

– Прекрасно,– Соколов был похож на ребёнка, которому купили мороженое. Он засмеялся,– Улыбнись, Лёша! Так, понятно всё с тобой. О чём я там говорил? Да, есть у нас один старичок, всю жизнь писавший непризнанные романы. Ну, вот этот дедуля – самый несчастный человек здесь. Он узнал о том, что болен чем-то неизлечимым ещё в две тысячи тринадцатом. Он обречен на бесконечную агонию. Но это лишь одно из звеньев цепи.

Ты только представь: женщины, забеременевшие в конце две тысячи тринадцатого, ходят с животами уже тридцать лет. Здесь примерно восемьсот жителей, и каждый хочет выбраться из петли. Хотя, сейчас-то может уже и подзабили. А первые пять лет был полный хаос и анархия. Начали маршами и митингами и закончили массовой истерией. Погибло человек двести. Прикинь, как они удивились, когда возродились на следующий же день? А в нашей библиотеке… так. Ты же не знаешь, где библиотека. В Восходе-16, если что. Тут вообще, много всего интересного есть. Бар, больницу ты уже видел. Про библиотеку знаешь теперь. Ещё можешь посетить пруд с очень красивыми видами. Да и в целом, могу устроить тебе экскурсию по этим местам как-нибудь. Ты только… о, моя любимая песня!

– Лета не будет завтра,– музыкант успел пропустить стаканчик-другой пива между песнями,– завтра начнётся зима.

– Справляться с этим ты будешь сама,– казалось, в Анселе не было человека счастливее, чем Соколов.

В голове у Алексея была только одна мысль: он во временной петле без шансов выбраться. И людей это почти не волнует, за десятки лет они привыкли. Андрей с блаженной улыбкой кричал:

– Верь мне, я буду прежним! Верь, я уйду внезапно!– наконец, переведя дух, он продолжил.– В целом, не советую тебе сильно тревожиться из-за сложившейся ситуации. Можешь кончать с собой, пока не надоест, но однажды ты поймёшь, что надо просто смириться. А пока выпей.

Загревский увидел, что перед ним уже какое-то время стоит стакан со спиртным. Залпом осушив его, Лёша тут же отдал пустую тару официантке, которая через несколько секунд уже принесла новую порцию.

Андрей усмехался, поедая штрудель. Тем временем, музыкант допел какую-то депрессивную балладу о молоке и уступил место короткостриженой девушке, с широкой улыбкой и добрыми глазами.

–Не то, что у Соколова. От его взгляда чувствуешь себя открытым насквозь сундуком, где лежат сокровища твоей души,– подумал Загревский.

– Светлана Кандагарова,– представил девушку Андрей.– На редкость талантливая.

Кандагарова уже начала перебирать струны гитары. Почему-то Алексей вспомнил, что это аккорд ля минор.

– Мой дом стоял один в долине

Однажды утром, чуть солнце встало,

Я вышел из дома, ломая иней

На полуживых и замёрзших травах.

Голос Светланы завораживал. Лёша подумал, что добавил бы эту песню к себе в плейлист. Прямо сейчас, закрыв глаза, девушка проговаривала, казалось, самые личные и интимные вещи:

– Я шёл домой по холмам,

Я видел чьи-то следы.

В пруду далёком туман

Возник из тёмной воды…

Андрей увидел восхищение Загревского перед Светланой и вздохнул:

– Мне как-то Глеб ближе. А к этой песне стихи, кстати, написал сын Светы. Георгий что ли… Ну да ладно.

– А?– Лёша встрепенулся и вылил в себя ещё один стакан.– Это какой-то кошмар.