Машут рукой, подмигивают аварийкой, и мы едем дальше уже в другом порядке. Через пару десятков километров они уходят налево, а мне, если верить навигатору, еще 20 никуда не сворачивая. Еду быстро, очень быстро. До Джанкоя должна доскакать раньше ожидаемого, а после еще 40 километров до границы – и вот уже та самая, ради которой это все, встреча.

По заветам парней объезжаю колонну фур, но не справа, а слева. От такой наглости у товарищей в очереди сводит скулы. Пограничники пытались переставить меня в хвост, но мои несуществующие родственники из Хайфы в этот день очень убедительны.

– Ребята, надо, очень надо! За мной выехали, ждут, но долго не смогут, сами понимаете…

– Идите договаривайтесь сами. Если вот эти пятеро первых в очереди не против, то и мы за.

Договориться удается со всеми, кроме барышень на микроавтобусе с украинскими номерами. Но я им улыбаюсь, киваю, чтобы видел пограничник, благодарю, возвращаюсь и проезжаю вперед. Не выгонят же меня, право слово. А в будущем больше не буду. Или буду. Как пойдет, не загадывая. Еврейское мое счастье не подкачало: в Чонгаре зависли компьютеры, систему переустанавливают почти 2 часа. Знакомлюсь с пограничниками. Миша – невысокий молодой мальчишка, ему бы в клубах тусить и писать рэп, а он с калашом проверяет машины, отбывающие «за ленточку». Я стою в неправильном, не своем ряду с фурами – растерялась на въезде, пока вела сепаратные переговоры. Но он не ставит мне это на вид, а, напротив, в неуставном порядке проверяет машину на месте вне очереди.

– Как у вас тут, спокойно?

– Нормально, но постоянно слухи ходят, что ВСУ хотят наш пункт атаковать.

– Зачем? – Я оглянулась: в очереди стояли практически сплошные гражданские, гуманитарщики, и фуры с полуострова едут домой через Мариуполь в Таганрог.

– А черт их знает. Они все бомбят без разбора. А вы куда, к кому?

– В гости к друзьям, в Херсонскую область.

– Не боитесь?

– Нет. Возьмите яблоко, вкусное!

Раздаю мамины яблоки ребятам. Отнекиваются поначалу, потом, услышав, что мамины, берут бережно, кто-то по карманам рассовывает, кто-то сразу грызть начинает. На улице +6 и яркое солнце. Периодически приходят сообщения от Грина с какого-то нового номера.

– Как оно там?

– Стоим, что-то сломалось у них.

– Стойте. Я на парковке справа от выезда. Но не на ближней, чуть дальше надо проехать.

Систему наконец-то починили, и нас потихоньку выпускают. Я вылетаю через шлагбаум с открытой, кажется, дверью. И как будто даже помогая турбированному движку ногой. Нетерпение достигло пиковой точки, и ждать больше нет решительно никаких сил. Где-то внутри тихий голос нашептывает, что вот именно сейчас, прямо сейчас что-то такое станет понятно. Что-то такое, что ускользало все эти пять лет.

Триста самых длинных метров в жизни позади, глаза сразу находят знакомую фигуру – почему-то в штатском, хотя вроде как мы же на войне, и я инстинктивно ищу камуфляж. Дверь нараспашку, и буквально с ногами я взлетаю на шею Грину – высоченному красивому мужику, чем-то очень похожему на гибрид Дольфа Лунгрена и Кевина Костнера. Он обнимает меня так, что все позвонки разом встают на место, поднимает над землей и подкидывает в воздух. Мы счастливы и смеемся. Словно нет никакой войны, не было этих пяти лет и того разговора 1 марта 2019-го на Усачевском рынке. Первые секунды действительно показывают все без шелухи: он так же рад, как я. Он тоже ждал. То самое ожидание, какой-то незримый глазу и непонятный мозгу компонент в нем, которые гнали меня с предельной для зимних шин скоростью и вытащили его из располаги задолго до моего приезда. В движении навстречу есть уже какое-то действие, примиряющее с невозможностью получить желаемое моментально. Мы пять лет это практикуем. Но программа наконец-то обошла системную ошибку.