И это красное вино -

не по-турецки ли оно,

все тайны мира открывая,

твердит, что выведет кривая

куда-нибудь – не всё ль равно!

И эта красная строка -

не по-дурацки ли легка,

не так же ли в огне запала

спешит: начните как попало,

как можете… жизнь коротка!

Ну что ж, начнём: бакан-бакан… -

молитвой никаким богам

на никаком своём наречьи!

А турок турка не турече -

и все с кистями по бокам!

Что за улица, за умница,

за пустынница, за скрытница -

мелким камешком аукнется,

мелким камешком откликнется.

А поэзия гремучая

в золотом своём и бронзовом

бросит звук и, долго мучая,

всё запаздывает с отзывом.

И не знаешь, сколько ждать его

у затишья на окраине -

тот комок пространства сжатого,

звук последний, звук нечаянный.

Из молчанья, из безликости

вырастает Образ Имени…

Что в пространстве не откликнется,

то откликнется во времени.

Приступ кончился злости -

и в горло потёк

свежей утренней грусти

прозрачный глоток -

апельсиновый сок воскресенья.

Кто был прав, кто не прав,

кто был граф, кто не граф,

кто был рад, кто не рад,

кто был раб, кто не раб -

пусть решают теперь фарисеи.

Были доводы грубы -

и смолк барабан.

Я дарю тебе губы:

ударь по губам -

и исторгнется тихое слово.

Кто пил мёд, тот поймёт,

кто пил яд, те простят,

но ещё не истёк

апельсиновый сок

дня воскресного, дня выходного.

Зелёная букашка леса,

зелёная букашка лета -

один пустяк живого веса

на вашем топчется плече,

как маленькая стюардесса,

звезда небесного балета,

душа высокого полёта

и что-то, кажется, ещё.

Ах, лес ты мой, зелёный сторож,

давай ты как-нибудь устроишь,

чтоб хоть одно из всех сокровищ

не исчезало вообще!

Смеётся лес: живи пока что,

пока зелёная букашка

на узком топчется плече

в последнем солнечном луче.

На языке дождя – вы слышите: нелепо,

вы слышите: легко, вы слышите: светло -

уже который день болтает с нами небо

и мокрое от слёз оконное стекло.

На языке дождя… – разучивая звуки,

на языке дождя научимся сказать

печальные слова о маленькой разлуке,

о панике в глазах и о пути назад:

через промокший сад в деревьях голенастых,

через продрогший двор и поздний разговор -

безгласны все слова, но несколько согласных

стучат о тротуар, о крышу, о забор.

Мы были короли, да нынче обнищали -

и, больше ничего на свете не ценя,

на языке дождя дадимте обещанье

проплакать целый век, расставшись на полдня!

С ветрилом, но всё так же без руля -

куда летим?

Куда бы ни летели -

распутица да вечные метели,

волшебное занудство февраля!

Случайнейшие ноты подхватив -

какое-то залётное пиано -

невыразительно, но постоянно

вымучивает оттепель мотив,

и день-деньской, и вечер-вечерской

всё через те же самые отрезки

по клавишам долбится марш турецкий… -

покамест, с развесёлою тоской,

Офелия, сомнамбула, душа,

не бросится бежать до поворота,

а там… там не её уже забота:

там ходит март, в грязи теряя боты,

там после-нашей-эры, там суббота,

там гнёзда вьют и обольщает кто-то

кого-то прелестями шалаша.

Разобраться в развлеченьях -

и смотреть назад:

день качался на качелях

целый долгий сад;

майский жук висел на ветке,

чтобы – вдруг созрев -

первым фруктом падать сверху

ротозею в зев;

по реке катались в лодке

мальчик и весло -

мальчик был настолько лёгкий,

что его несло

и трясло во всех теченьях:

детство, юность, ад…

День качался на качелях -

целый долгий сад.

Ужасно сбивчивы и странны

слова дождя, а сам он тощ.

Я и записывать не стану

всего, что налепечет дождь!

Такая чушь, такая глупость,

такое, право, баловство:

кто Вам сказал, что я люблю Вас?

Никто не любит никого!

Дождь-путаник, дождь-полуночник,

сбивалыцик с толку всех подряд -

поди пойми, чего он хочет,

в густых блуждая фонарях,

и что бормочет он, насупясь,