Мелькает мысль, что поступаю бредово, и тут же затирается фразой: «С оказией один разговор — идиотский! Избавиться хочешь? Бодайся!»

Ну, я и…

Пальцы к голове прикладываю, аки «рожки», и громогласно ору:

— Забодаю-забодаю-забодаю!

Плечистая многослойная мадамус в розовом ажуре точно не понимает, что ей отворот-поворот дают и смыться советуют. Неслышно сопит и таращится на мою грудь. Рядом не стояли: её пятый размер и мой второй.

Удумала тыкать в несоответствие? Она напрашивается!

— Хамка! — припечатываю. И позу принимаю: «руки в боки» называется.

Дразнится противная, копируя каждое движение, и совсем наглеет губы гармошкой складывать.

Достала, оккупантка! Мне на работу надо. Но негоже, леди этакой, при посторонних оголяться и в ванну лезть.

— Убирайся, вон! — показываю в сторону двери на территории зеркальной.

Громбаба тычет в меня пальцем: мол, сама убирайся, милочка.

Дышу возмущённым паровозом. Да нет, вот-вот превращусь в разъярённого дракона (по году я, знаете ли, рептилия крылатая). Креплюсь. Злюсь. Раз эта «оказия» на жесты такая общительная, я ей запретное трёхпалье покажу.

Глаза расширяются, когда меня шлют аналогичным способом.

Треклятая зараза!

— Шамана вызову, поняла? Или священника? Вмиг присмиреешь!

Вот гадина, ухмыляется в ответ широким ртом.

Ну, если по-хорошему не понимает…

Хватаю подол своей комбинации, почему-то натужно приподнимаю повыше, собираясь пнуть чёртово зеркало и, охнув, замираю. Краска бросается в лицо. Оказия совсем обнаглела! Кто же такие волосатые ноги демонстрирует? Депиляции, как минимум, на день!

Стискиваю зубы.

— За вандализм в отношении Богини Красоты не будет пощады!

Широкий размах боевой конечностью. Уже собираюсь наказать мерзавку увесистым показателем пятки в лоб, как коврик под ногами едет. Позорно шмякаюсь на мягкое место. Подол ажурного одеяния рвётся, оглашая ванну противным треском. Хватаю разошедшиеся половинки, и замираю. Из-под розового облака торчат толстенные ноги с явным целлюлитом, а размер стоп просто исполинский.

— Эт-т-то… ик… глюк?

И тут до разума женского истина доходит, ибо зелье чуть ослабило хватку. На Галину Шишкину обрушивается реальность благозвучным зацензуренным «опусом».

Бочковатым перекатом встаю на колени. Хватаюсь за край раковины: поменять допотопный раритет тридцатых годов всё руки не доходят, — подтягиваюсь и опасливо одним глазом (второй замуровался от греха подальше) снова гляжу в зеркало. А там, глазище подозрительное и лицо-отёк в точно таком же перекошенном состоянии.

Мир кренится и я уплываю в объятия обморока.

Плыву…плыву…плыву…

Не хочу покидать темное бессознательное: безопасней как-то и неожиданностей ноль. Однако сознание выбрасывает на поверхность, словно поплавок. Сверху лампочка покачивается, а сбоку ангел-вешалка совсем не по сану ухмыляется.

Лежу на полу брёвнышком.

Думу-думаю ненормальную.

Медленно приподнявшись на локтях, вспоминаю, отчего дурдомом попахивает.

«Я же, вроде как, теперь под сто двадцать кило…» — рука ко лбу и стону в голос. Поплохело, голова кружится, а пол под другой ладонью подтанцовывать начал. — Воды-воды-воды…».

Странный скрежещущий звук рвёт привычное. В следующую секунду взрывается труба и меня с головы до ног окатывает желаемым.

Моргаю, вздыхаю, шевелюсь.

Поднимаюсь на карачки, а рука по мокрому полу скользь — и я шмяк! Теперь толстенная морская звезда на кафеле, проехавшаяся подбородком по белому коврику у ванны.

Пытаюсь держаться и не зайтись в истерике, хотя чувствую, в груди ёкнуло.

Очередная попытка встать и гордость свою отстоять.

Хватаюсь за края раковины и на отражение новое таращусь с истинным безумием в глазах. Порванная комбинация прилипла к телу, явственно обозначив жировые складки на талии, с крашенных волос капает, с носа течёт, отъевшаяся ряшечка добивает окончательно. Мало того, что крыса-утопленница, так ещё толстая бесформенная мымра!