Мы встали и, умывшись из бочки с дождевой водой, двинулись к обозу. Все ещё дрыхли, за исключением стражников. Эти засранцы зря время не теряли, они не столько охраняли обоз, сколько кувыркались с местными девицами.

– Святые отцы, отпустите нам грехи, а то нам эти лярвы не дали ни на минуту глаз сомкнуть, так и тянут за собой в ад! – воскликнул один из стражей, натягивая штаны, и все расхохотались.

Анри плюнул на землю, а я, молча перекрестив их, поправил рясу и засеменил за своим другом. Стражники ещё пуще развеселились и заулюлюкали нам вслед.

Главный страж посчитал количество лошадей и повозок, затем, осмотрев охрану и возниц, крикнул: «Трогай!». Вереница обозов двинулась в путь с запасами провианта и факелами, мы же привычно уселись к нашему глухому вознице.

По пути наша стража отбила два нападения шаек разбойников, заколов и перерубив нападавших, один раз на нас напали люди восточной внешности. Позднее Анри пояснил, что Европу несколько веков осаждали и тиранили воины ислама, пока их всё же не одолели рыцари севера – страшные были времена.

Из наших погибли пять человек, их похоронили возле дороги, и нам пришлось помогать отпевать их вместе с отцом Марком, что был на первой телеге во главе обоза. Я привычно молчал и только подавал и приносил необходимое, а мой друг умудрялся что-то бубнить, хотя чему я удивляюсь? За то время, что мы здесь, можно было и зайца научить курить. Через несколько дней мы добрались до городка Cosenza на западе Италии. Планировалось пробыть тут сутки как минимум, чтобы сменить лошадей, подковать их, да и отдохнуть не мешало.

Чтобы особо не светиться, мы вместе с отцом Марком поспешили в монастырь капуцинов и, предъявив грамоту настоятелю Пьетро Фьорделизо, остались на ночлег. Анри кинул в ящик для пожертвований пару монет, увидевший это настоятель отнёсся к нам крайне великодушно и усадил за ужином напротив себя.

Мне было любопытно, почему Пьетро Фьорделизо не удивился, что мы идём из Палестины. Странно.

Нам выделили келью для гостей, и мы улеглись на довольно жёсткие кровати. Я выразил недовольство, но Анри успокоил меня: «Это чтоб думалось о Боге, а не о бабах и харчах».

– Ты гений, отец Анри! – ответил я и отвернулся к стене.

Хотя спать не очень-то и хотелось. Я лежал и думал о том, что может ждать нас впереди. Никому сие неведомо, в этом-то и весь смысл жизни: принимать то, что дается. А не принять не выйдет, мир так кем-то устроен. Я тут же вспомнил избитую фразу Уильяма Шекспира: «Быть или не быть, вот в чём вопрос». Это-то как раз и ясно, что есть вопрос, а где ответы? Вот где загадка кроется. Тут мне вспомнилось «Откровение Иоанна Богослова», «книга за семью печатями», «всадники Апокалипсиса» и «пропасть меж праведниками и грешниками»… В раздумьях я в конце концов провалился в небытие.

Встали рано, пришлось отстоять мессу, исповедаться, причастится, а уж затем только поесть. Мы поблагодарили отца Пьетро и его братию, откланялись и удалились в город к своим спутникам.

– Отец Анри, нам не мешало бы помыться да и бельишко простирнуть, а то даже собак тошнит, так они от нас шарахаются и убегают! – сказал я и поморщил нос.

Анри согласился со мной. Наш бивак находился недалеко от центра города, мы подошли к базару, возле которого сидел вековой старик. Анри решил с ним побеседовать и спросить, где здесь можно сполоснуться. Дед косо посмотрел на нас и спросил, нет ли для него монеты. Анри дал ему медяк, и старик рассказал, где находятся городские бани, и как добраться до них.

Спустя несколько минут мы уже стояли на пороге заведения, путь нам преградил бородатый, похожий на Будулая, сеньор с кольцом в левом ухе. Мой спутник сказал, что мы хотим помыться, а я почесал себя обеими руками, изображая что сил больше нет, скорей бы уж. Анри дал сеньору два медяка. Тот даже не взглянул, что ему сунули, вручил нам по большой тряпке (видимо, полотенца) и указал куда идти. Мы быстро скинули с себя все вещи и бросили их в чан с водой прямо вместе с зашитыми монетами, а скорее с их остатками. Я блаженно, сидел и наслаждался жизнью в баке тёплой воды, а Анри вышел на минуту и вернулся с куском душистого ливанского мыла, заплатив за него серебряной монетой. Он рассказал мне, что и в наше с ним время настоящее ливанское мыло стоит очень дорого.