Здравствуй, животное Максим Чопчиян

© Максим Чопчиян, 2020

ISBN 978-5-0051-7523-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Здравствуй, животное.

Это произошло со мной на стыке двух эпох, как принято писать в модных романах и умных книгах, но это не модный роман и не умная книга, а просто кусок моей сраной жизни, кусок, который я собственными руками вырвал из нее и выбросил на помойку. Я уверен, что он (этот кусок) до сих пор там лежит, но как бы я не пытался его вернуть, что-то пока херово получается.

В общем, все случилось тогда, когда добрые китайцы подарили нам этого доброго друга, злого гения и личного психолога по имени – Смерть или просто Джи Ви Аш. Мой друг, пойми меня правильно, я не читаю тебе нотацию. Да мне, если честно, вообще насрать, читаешь ли ты эту книгу или нет… Мне также на это насрать, как и тебе на свою собственную жизнь! Но если твой опыт заставил тебя взять её в свои руки, тогда еще не все потеряно. Потому что есть разные способы убить много людей: можно скинуть ядерную бомбу, как на Хиросиму и Нагасаки, можно пробраться в водоочистные сооружения и налить яд в резервуары с питьевой водой, а можно изобрести кайф.

Да-да, ты не ослышался, именно изобрести, а не сделать. Изобрести синтетическую наркоту, которая отправит тебя в ад намного быстрее, чем героин, кокаин, морфин, марихуана и так далее. Только разница между смертью большого количества людей, которые хотят жить и которые, наоборот, не хотят – это желание, ну и, конечно же, знание, потому что ни в чем неповинные люди даже иногда не знают, что скоро умрут от рук каких-то дебилов, а обычные наркоманы знают это. Точнее, конечно, сказать, что мы считаем себя бессмертными до поры до времени, но это только до поры. Это был декабрь 2014 года, точнее 16 декабря. Я работал в театре актером. Это был необычный театр, хоть и находился в провинции. О нем знает весь мир, и даже большинство столичных театров по сравнению с ним – просто кружки самодеятельности, да простит меня Станиславский. Ой, извини, друг, это имя тебе не знакомо, если интересно – загляни в википедию или гугл, вроде там получает знания современная молодежь, да и старики тоже, в общем, ты меня понял. Но его название я писать не буду, потому что не хочу, чтобы моя тень и отпечаток моей безалаберности ложился на светлую и добрую личность директора этого театра, да и на описание его потрясающей личности уйдет у меня столько же времени, сколько я потратил на свою пока еще короткую и никчемную жизнь. Почему работал? Да потому что как раз в этот день меня и уволили! Помню как сейчас: на доске позора висел приказ «за неоднократное нарушение творческой дисциплины», дальше моя фамилия, имя и подпись директора. А по-другому и быть не могло. Да я работал не покладая рук и, если честно, любил свою работу. Я играл на сцене и еще по совместительству был монтировщиком декораций. Не скрою, в миг моя жизнь рухнула, потому что каким бы дерьмом я не был, у меня были свои планы и цели. Но, парень, когда ты в кумаре и полном неадеквате, а спиртным от тебя не пахнет, но глаза с красными прожилками похожи на разбитые боковые стекла машины, тут не надо быть победителем «Битвы экстрасенсов», чтобы определить, что перед тобой обдалбос. Причем такой, которому кажется, что он гений маскировки. Таким был и я. Но сказать, что я делал это от хорошей жизни – это значит повесить на твои уши полкилограмма лапши. А сказать, что от плохой – значит на твоих глазах толкнуть старушку под автобус, а потом сказать, что эта дерзкая и неадекватная старуха сама запрыгнула под него. Нет, все было вкупе, в каком-то сраном балансе, природа которого мне до сих пор не понятна. Я не буду описывать предыдущие семь лет работы, да и не в этом суть, пока суть как раз в том, что произошло, когда я полностью опустился на дно. Причем не просто опустился, а еще и припустил в штаны, но об этом дальше.

Я остался без работы, без девушки, которая итак, в общем-то, давным-давно поставила крест на мне. Может, она меня, конечно, и любила, но относилась ко мне, как к больному бездомному, которому иногда перепадали тепло и ласка прохожих в виде звонких монет. Мы встречались с ней три года, терпению её можно было позавидовать, да и моему, конечно, тоже. Но опять же не будем уходить в лирику, потому что в реальной жизни её мало, а особенно её мало в жизни нарка, там только хардкор! Итак, меня уволили, и что в этот момент моей жизни делаю я? Конечно, беру телефон и набираю его номер. Моего и на разбитые боковые стекла машины, тут не надо быть победителем «друга». Почему это слово взято в кавычки? Да потому что у нарка друзей нет, а есть только дилеры, барыги, ну и туснички – это тот контингент, с которым они, мы, вы, как правило, курим, засыпая в подъездах с банкой или в машине, прожигая свои вещи этими веселыми непоседливыми угольками тлеющих сигарет.

– Але, че, ты дома?

– Да, я дома…

Это был глупый вопрос, потому что этот мой тусничок никогда не выходил из своей квартиры, да он и был моложе меня лет на 6, и отчасти меня бесило то, что нигде не работая и ничем не занимаясь, у него есть «своя» квартира. Конечно, она была не его, но у него были очень богатые родители, которые любили свое чадо и поселили его туда после того как он сходил в армию на год. У этого парня были тогда большие возможности, но его голова вмещала только один лозунг по жизни. Как-то я его спросил: – Эй, тыква, а че ты будешь делать, когда придешь из армии? Он отложил банку, на которой тлела ромашка полевая, и сказал: – «Я? А че я? Как только из армии приду, предки мне подарят Кадиллак Эскалейд, я возьму этот сраный Кадиллак, посажу в него проституток и их там будет столько, сколько влезет, сам сяду за руль, насыплю самую большую насыпку, курну, разгонюсь с этими бабами по Ленина и влечу на полной скорости в первый попавшийся бензовоз». Так он и сделал, только бензовоза не было, а влетел он в остановку обычную автобусную. Слава Богу, что была ночь и людей не вблизи, не на самой остановке не было, да и скорость Кадиллака, подаренного ему родителями после армии, была километров шестьдесят, потому что скуренная им перед этим насыпочка была больше, чем предполагалось, раза в четыре! Конечно, там была и потеря сознания, и полицейские с бровями, похожими на жопы макак, и кричащие проститутки, и злые сутенеры, которых, кстати, мало было чем отличить от бровежопых ментов, но тогда тыкву отмазали родители. Откупили от ментов и сутенеров, да и дали кое-кому повыше на лапу, чтобы дело с остановкой замяли, а то остановка-то не чья-то, а казенная. Через двадцать минут после звонка я уже был около его дома и звонил в домофон. Трубку подняла его подруга, сука та еще, если честно.

– Але, че пришел? Он спит.

Понятно дело, спит, он же обжабаный.

– Дверь открой.

– Заходи, – тихо промямлила его клюшка, как он сам её и называл.

Я залетел в подъезд пулей, потому что уже изрядно промерз, хоть и шел недолго, на усах был иней и задница тоже замерзла, даже подштанники не помогали. Мы их называли колготками, и ношение колготок подразумевало под собой то, что ты бережешь свое здоровье и, конечно же, хозяйство. Дверь открыла клюшка. Изрядно пропитое лицо этой девушки двадцати с небольшим лет вызывало во мне постоянное отвращение. Я даже старался смотреть на нее только тогда, когда она обращалась ко мне, потому что в других случаях моя паранойя пыталась всечь ей с правой от испуга. Одета она была только в нижнее дешевое белье непонятной расцветки, которое обычно висит в отделах дешевой одежды в супермаркетах, и когда ты идешь мимо этих лифчиков и трусиков, рука сама невольно тянется их полапать. С формами у нее было все в порядке, не считая того, что уже к двадцати годам её грудь была рыхлой с землистым оттенком, а попа напоминала желе, когда она разворачивалась и заходила в квартиру, впуская меня.

– Закрой за собой, – сказала она, влезая под одеяло на диване в гостиной. Его было хорошо видно из прихожей. Диван этот я знал очень хорошо. Но не в плане того, что он «помогал» мне в приобретении сексуального опыта, нет. Это был настоящий боевой аэродром для наркоманов. Дешевый дерматин, которым он был обтянут, сверху был прожжен практически везде, куда падал взгляд, также он весь был в жирных разводах от пролитого на него пива. Его никогда не чистили и никогда не выбрасывали просто потому, что было лень, да и когда ты засыпаешь после напаса, тебя вообще уже мало что волнует…

Я захлопнул дверь, снял обувь и прошел на кухню. На кухне окна были завешаны независимо от времени суток, и там постоянно было темно, только слабый свет от кухонной вытяжки помогал различать силуэты предметов и людей, если, конечно, там кто-то был. В тот день там сидел только Тыква. Он был изогнут, как знак вопроса, голова его была уперта в стол, он тяжело сопел и был не в адеквате, но, не смотря на то, что он был овощем, банку из руки не выпускал. Это была его главная фишка. Он мог упасть в подъезде, заснуть за рулем или даже во время секса, но банку из рук никогда не выпускал – это был самый крепкий союз в его жизни. Кухня напоминала пещеру, в углу у окна стоял большой дорогой холодильник (причем это была единственная дорогая вещь в квартире, которая не ушла в ломбард только потому, что Тыкве некому было помочь его туда отнести). В него упирался угловой стол, три табурета по периметру, электрическая плита «Лысьва», которая всегда была покрыта сгоревшим слоем пищи и никогда не мылась. «А зачем?» – так говорил Тыква, когда на некоторое время приходил в себя. Раковина выполняла функцию резервуара для грязной посуды, а под ней находилась мусорная свалка этой квартиры, из-под которой обиженно выглядывало мусорное ведро. Этакий уголок «живой природы», в котором мирно уживались дрозофилы и тараканы.