Припарковавшись возле одного из своих ресторанов, закрытых на этот вечер только для нас с Дианой, я помог ей выйти из машины и, чуть задержав руку в своей ладони, спросил:

– Утка и салат с апельсинами под бокал вина устроит? Обещаю, что буду готовить сам.

В ответном взгляде заискрилось то, чему я не мог дать точного определения, но мне нравилось видеть, как Диана реагирует на мои слова.

– Устроит, – кивнула она и, опустив голову, смущенно улыбнулась.

– О! И как это тебе удается? – спросила Диана, отправив в рот первый кусочек утиной грудки на коже. – У меня она получается без корочки и дико сухой!

– Не забывай, я шеф, – подмигнул ей и, пригубив вина, откинулся на спинку стула.

Мне всегда нравилось смотреть за тем, как люди пробуют блюда, приготовленные мною, и как наслаждаются вкусом пищи. Но сейчас кормить Диану, наблюдать за тем, как она кладет в рот кусочек за кусочком, было особенно волнительно.

– И все же… Как можно приготовить еду настолько вкусно?

– Ну, на утке важно сделать надрезы. Посмотри сама, – я указал на ее тарелку. – Потом – натереть солью, она удалит излишнюю влагу из кожи. Еще нужно вытопить жир, а уже потом…

– Все-все! Я сдаюсь!

Диана подняла руки в жесте капитуляции, взяла вино и тоже сделала глоток. А я сидел напротив, смотрел на нее и не знал, о чем нам с ней говорить. Ну, не ошарашивать же ее сходу тем, что я все знаю?

– Как зоопарк? Съездили? – задал я пару вопросов на нейтральную, как мне самому показалось, тему.

Диана кивнула, и на лице ее появилось такое выражение, что я сразу понял – в этот момент она думает о сыне. О нашем с ней сыне.

– Да. Матвей очень любит проводить со мной время. А я – каждую секунду стараюсь посвятить ему.

Она вдруг нахмурилась и, не успел я и слова сказать, продолжила:

– Знаешь, после его болезни… я стала относиться ко всему иначе. И очень благодарна тебе за то, что ты тогда помог.

Ди помотала головой и добавила:

– Прости, что гружу тебя всем этим.

Ей не за что было извиняться. Совершенно случайно я оказался рядом и стал той самой спасительной соломинкой, в которой они нуждались. А если бы этого не произошло? Даже дурно стало от этой мысли. Мой ребенок мог умереть. Или я вообще никогда бы не узнал, что он у меня есть… Черт, это ужасало даже сейчас, когда все сложилось самым верным образом.

– Не извиняйся, – сказал я Диане. – Мне нравится слушать о том, как ты говоришь о Матвее.

Мы помолчали. Я не знал, как перейти к тому, что меня волновало. О чем думала в этот момент Ди – не имел ни малейшего представления.

– Кстати, а отец Матвея не приревнует тебя ко мне? – ляпнул я то, что само просилось наружу.

И тут же пожалел о сказанном. На лице Дианы появилась растерянность. Она отшатнулась, как будто я собирался ее ударить, и мгновенно закрылась. Это я ощутил физически.

– Он умер. Довольно давно, – отчеканила она сухим тоном.

Поздравляю, Волков. Тебя уже нет в живых.

Захотелось нервно рассмеяться. От всей этой абсурдной ситуации, в которой был виноват на все сто, и от того, что потоптался по чужим чувствам, как медведь по пасеке.

– Извини… Я не знал, – выдавил из себя, надеясь, что Диана не вскочит и не сбежит от меня, как то уже было в прошлом.

Мы снова оказались в коконе из молчания, которое мне ни капли не нравилось. Я бросал взгляды на сидящую напротив меня женщину и гадал – как и когда смогу перейти к тому, что отец Матвея не только не умер (как она наверняка рассказала сыну), но и очень даже планирует принимать участие в судьбе своего ребенка?

– Ничего страшного… Это ты меня извини, – произнесла наконец Ди, постепенно расслабляясь. И попросила, видимо, чтобы смягчить ситуацию: – Поделишься рецептом какого-нибудь особенного блюда? Я уверена, ты их знаешь миллион!