Облучаемый токсичными взглядами завсегдатаев я растерялся и заволновался.

– Выбрал уже? – спросила буфетчица и громко подвинула ко мне тарелку для денег.

Я положил туда денежку и хотел спросить про шоколад. Но тут большая женщина придвинулась ещё ближе, словно хотела уже взять мои деньги ртом:

– Водочки, сынок? – и рассмеялась во весь свой огромный рот, вынимая из него шкурки от семечек.

Разговоры вокруг стали потише. Все заметили, что я при деньгах. Воображение взыграло, проводя меня по наихудшему сценарию развития ситуации. Мне кранты. Я находился в совершенно беззащитном положении, и даже побег мог не спасти меня. Надо было что-то делать. В такие минуты всегда включался мой механизм выживания, и я решительно брал ситуацию под контроль:

– Водки бутылку! – ткнул я указательным пальцем за спину буфетчице, на копию склянки найденной вчера в кустах. Кабак затих.

– Водки? – переспросила тётя, улыбаясь уже половиной рта. – Так может лучше «Столичной» возьмёшь?

– Спасибо большое. «Пшеничная» лучше, – твердо заявил я, вероятно затронув чувства кого-то из присутствующих. – Отец попросил взять. Вот деньги, – я взял деньги из тарелки и тут же положил обратно.

Дабы не выглядеть глупо, я уверенно подметил, что к водке непременно полагается хорошая закуска, и велел отрезать варёной колбасы.

– Опа-на! – раздалось из дальнего угла, и худощавый, сильно загорелый мужик подошёл ко мне сзади. – Угощаешь, братан? – нагловато спросил мужик, схватив меня за плечо.

Я не мог отдать водку своего отца. Это было бы просто некрасиво.

– Извините, я не могу. Отец просил не открывать.

В этот момент на стойку была поставлена бутылка водки и обёрнутый плотной бумагой кусок колбасы. Буфетчица вытерла нож фартуком и положила мои деньги в чёрный кассовый аппарат. Я потянулся к сдаче, которую мне совсем не хотелось считать, как учила меня мама. Мужичок блеснул синими глазами и взялся за мою бутылку, поднимая над головой, как кубок чемпионов по футболу.

– А! Гуляем, Мишаня! – воскликнул поджарый.

– На место поставил! – грозно рявкнула на него буфетчица и хлопнула по столу.

Бутылка медленно опустилась на стол. Ко мне подошёл тот самый Мишаня. Футболка, слегка уступающая размерами моему пододеяльнику, не могла покрыть весь его живот. Волосатый шар просился наружу, угрожающе поглядывая на трезвый мир прищуренным глазом.

– А где батя-то живёт? – спросило тело.

Называть настоящий адрес мне явно не стоило, и я сказал, что мы «живём неблизко».

– На Луне что ль живете? – басом напирал пузатый тип.

Буфетчица снова вступилась за меня, отгоняя коршунов, а затем сама спросила:

– Как отца зовут?

Молчать было нельзя. Она была на моей стороне, и я должен был что-то ответить.

– Вы его не знаете, наверное. Он к вам нечасто ходит, а сегодня вообще не смог.

– Приболел? – разбивая семена зубами поинтересовалась она.

– Да. Он всегда хорошо одет, в костюме сером и чёрных ботинках. Он большой такой, высокий, но волос нету почти, – подсознание моё воспроизвело портрет нашего обидчика.

Пусть теперь они его боятся. Худой отпустил мое плечо:

– Гена что ли? Из тридцать второго дома?

Я хотел сказать «нет», но тут он срезал меня на вдохе:

– Мишаня. Я кажется знаю, кто у нас тут большой любитель варёной колбаски.

– Заболел, говоришь? – сказал пузатый. – Кажется, я знаю, чем он заболел. Головонька наверное болит, да? А за беленькой сыночка послал, чтобы в одно лицо полечиться…

Тощий кивнул, и мерзкая улыбочка собрала на его лице десяток складок.

– Надо навестить больного! – добавил толстяк, и они буквально под руки вывели меня с водкой в руках на улицу.