– Я понимаю все, о чем ты говоришь, – сказал Кин, – ведь я же здесь, прямо перед тобой. Но ты не знаешь, с чем мы столкнулись. А я знаю. Надо бежать. Сейчас. Мы должны опередить их хотя бы на шаг.

– Их? Кого?! – (Кин ни разу не слышал от жены такого оглушительного крика.) – Сам себя послушай! Они! Кто они? Если это так важно, почему бы не рассказать?

– Не могу. Не сейчас. Как только пойму, что мы в безопасности, тогда…

Кин умолк на две-три секунды, и этого хватило, чтобы в душу закрались сомнения. Сосредоточенность развеялась, а затем сменилась целым шквалом вопросов. Ему сделали всего лишь одну инъекцию метаболизатора. Как долго продлится ее действие? Когда его мозг перестанет функционировать в этом режиме? Как скоро нюансы происходящего вновь начнут ускользать от внимания?

– Я запишу все, что знаю, и отдам тебе записи…

В горле заклокотало.

– …ведь я могу обо всем забыть.

– Я тебя не понимаю, – ответила Хезер, пряча лицо в ладонях. – О господи, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Все настолько хуже, чем было…

Вдруг она начала оседать, будто все ее кости превратились в желе. Такого Кин прежде не видел. Казалось, если подождать, Хезер расплывется по полу.

– Поговорим об этом позже, – сказал Кин. – Сейчас надо…

– Перестань. Просто перестань.

Хезер схватила его за плечо: рука тяжелая, но пальцы безвольные.

– Так жить нельзя, слышишь? Тебе – нужна – помощь, – с расстановкой выговорила она.

Ничего не получается… Кин попробовал вспомнить заранее продуманные варианты убеждения, но в голове было пусто. Ни мыслей, ни визуализации, ничего, кроме тупой боли в затылке. И она усиливалась. Кин машинально помассировал виски, хотя эта боль не имела ничего общего с прежней.

– Так, давай начнем сначала…

– Нет. Никаких начал. Обратись к врачу, пока не причинил вреда себе или нам.

– Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Миранде… Неужели ты думаешь, я на такое способен?

– Не нарочно. Но представь, что за рулем тебе станет дурно? Или что-то померещится, что угодно, и ты проедешь на красный свет? А если будешь везти куда-то Миранду и отключишься? Сможешь после этого жить? Ну а мне-то как жить после этого? Тебе надо обратиться за помощью. Так продолжаться не может.

Хезер поморщилась – то ли из-за ситуации, то ли у нее тоже разболелась голова. Кин начинал понимать, о чем говорит жена, и не требовалось быть спецагентом, чтобы сообразить, к чему она клонит.

– Ты из месяца в месяц отмахиваешься от проблемы. Обратись за помощью, Кин. Прямо сейчас.

Она тяжело вздохнула. Ее ладони едва заметно дрогнули, и она сложила руки на груди, пытаясь или скрыть эту дрожь, или просто набраться сил.

– Прошу, не убегай, – закончила жена. – Просто сделай, как я говорю.

Всем существом Кин стремился принять бой и защитить семью от беды. Вот только эту беду навлек он сам. Все, что происходило и могло произойти, когда их найдут сотрудники БТД… Он сам положил этому начало, решив проигнорировать протокол «одиннадцать – двадцать три» и обосноваться в чужой эпохе. Тогда, много лет назад, в компьютерном зале он ответил улыбкой на улыбку Хезер. А сейчас, вместо того чтобы закрыть родных от пули, проделавшей долгий путь во времени, – подумать только! – он попросил жену собрать вещи, забыть о прежней жизни и уехать в незнакомые места, не обещая, что она вернется, и даже не объясняя, зачем уезжать.

Конечно, Хезер не стала бы его слушать. Она слишком умна, слишком рациональна, а Кин позволил слепой надежде одержать верх над логикой.

– Ты права.

Благодаря метаболизатору он в кои-то веки ощутил ясность рассудка. Маркус велел держаться подальше от родных, и тогда с ними ничего не случится. На данном этапе им опаснее всего оставаться рядом с Кином.