– Давай, наступай, что крадешься, как волк! – зарычал на него отец, но Петр не слушал. Его цель – победить, а если он будет спешить, то папа непременно расправится с ним, как с Тимохой.

В результате отцу надоело наблюдать за волчьей поступью сына, и он пошел вперед. Натиск Федора был таким стремительным и неукротимым, что Петру пришлось нелегко. Он метался из стороны в сторону, делал волчьи прыжки, пытаясь увернуться от ударов, но старший Опарин продолжал наступать. Сабля в его руке была будто бы живая. Она играла, делала невообразимые движения, запутывая противника и принуждая его сдаться.

Петр же не хотел сдаваться. Заколдованный замысловатой игрой отцовской сабли, он вдруг встрепенулся, сделал волчий бросок вперед и достал бы Федора, но отцу помогли бойцовский опыт и прирожденная ловкость. Сделав шаг вправо, он быстро развернулся и, схватив пробегавшего мимо него сына за шиворот посконной рубахи, бросил наземь. Подставленный к горлу Петра клинок говорил о его полном проигрыше.

– Так, воины. Теперь вы осознали свою слабость? Нечего было канючить: возьми нас, папа, с собой… Нет, братцы, вначале научитесь воевать, а уж потом просите, – довольный собой, проговорил Федор.

Угрюмые и пристыженные, стояли сыновья, не смея поднять глаза на отца. В это время мимо опаринского недостроенного забора от приказной избы ехал на коне хорунжий Ефим Верига.

– Смену себе готовишь? Давно пора! Как ребятня-то твоя вымахала! – заметил мужчина.

Федор развел руками. Мол, куда денешься, если в их албазинском войске мало ратных людей.

– Чего ты в такую-то рань на коне? К атаману ездил? – спросил Опарин товарища.

– Да, – кивает головой Верига.

– Дела какие были? – продолжил интересоваться Федор.

– Дела, Федя, дела…

– Ты не забыл о завтрашнем походе? – встревоженно спросил Опарин.

– Да не еду я, Федя. Приболел вот что-то, – ответил Ефим.

– Приболел? В такую отличную погоду? – удивленно посмотрел на него старшина.

– Хворь не спрашивает, какое сегодня число. Приходит тогда, когда и не думаешь, – усмехнулся Верига.

– Это точно. Надеюсь, ты предупредил атамана? – согласился Опарин.

– Как же! Он мне и кое-какие распоряжения дал. Пока, говорит, я хожу – оставайся вместо меня в крепости за старшего.

– Вот как! – удивился Федор.

– Да-да… – погладил бороду Ефим.

– Напрасно, Фима, ты с нами не едешь, а то могли бы погулять, как раньше. Обрати внимание, сколько шпионов везде враги понатыкали. Встретим – вот тебе и кони, вот тебе и оружие. Неужели не завидно? – покачал головой его собеседник.

– Завидно, Федя, но ведь грыжа, будь она неладна, вконец замучила. Я вам только в тягость буду, – сказал Ефим.

– Ты нас возьми, папа! – послышался за отцовской спиной голос Петра.

– Ребята, вон отсюда! Нечего подслушивать разговоры взрослых, – приказал Федор сыновьям.

Понурив головы, те побрели домой.

– Ладно, Ефим, давай, выздоравливай, – сказал на прощание Опарин. – Когда вернемся – должен быть на ногах, а то какой воин с грыжей?

Верига ухмыльнулся и стегнул коня, коротко заметив:

– Поеду к бабке Устинье – говорят, она одна тут грыжу заговаривает.

Однако он не поехал ни к какой бабке, а отправился прямиком в тайгу. Где-то там, в непроходимой чащобе, среди лиственниц и сосен с недавних пор раскинуло свой табор придорожное воровское поселение. Поначалу разбойники особенно не хулиганили, а все присматривались и примеривались. Вдруг пошло-поехало… Теперь дня не проходило без причинения вреда другим людям. Грабили обозы торговцев и промышленников, воровали коней у пашенных крестьян и казаков, которых потом сбывали в маньчжурской стороне. Награбленный же скарб, в том числе скот с лошадями, отдавали за бесценок русским торгашам. Так и жили.