Только представьте: вот вы стоите на центральной улице среди потока сумасшедших, вечно торопящихся пыльных машин и одетых в черные одежды и несбывшиеся мечты людей, но, сделав шаг и свернув во двор, внезапно оказываетесь в Англии девятнадцатого века.

Замрешь на секунду. Отвлечешься на соседку, которая несет из магазина пакет с сосисками. Закроешь глаза в предвкушении, что она заметит, как ты исхудала, и вручит мешок, отчитав Варьварю. А когда глаза вновь откроешь: облаешь возникшего из кустов молочника в клетчатом фартуке поверх белой куртки. Не замечая лай, который не прорывается сквозь наушники с тяжелым роком, он разносит молоко, выставляя на террасы перед разноцветными дверьми. А колючее февральское солнце, молодое, только-только вырвавшееся из объятий ночи, успевает играет в прозрачных стекляшках бутылок, пробуждая своими детками солнечными зайчиками: синичек, насвистывающих гимн наступившему утру.

«О, святой Сасиско! Как же я ненавижу этих пернатых фигнюшек. Особенно с утра. Никакой от по-клоунски раскрашенных птичек пользы, только гам-тара-рам пляски-свистопляски».

Надо не забыть обсудить эту проблему с Эпикуром. Котом, который иногда появляется призраком из неоткуда на балконе. Возникает из пыли, скопившейся на хламе прошлых хозяев. Коробок, засоряющих мою жизнь и Варьварин интерьер.

У меня складывается ощущение, что хозяева нашей квартиры хранили этот мусор, отдаленно напоминающий вещи со времен динозавров. Никак не могли выкинуть. Продолжая верить, что сломанная лыжа научится со временем регенерировать и в процессе лыжной эволюции отрастит себе сломанный кусок. Или старые шахматы додумаются размножаться почкованием и наделают недостающих фигур черного цвета.

«Из белых? Глупцы».

Пыльная трагедия сильно выбила меня из размеренной медитативной жизни мопса, я и забыла, зачем появилась на свет белый в целом, и уж тем более зачем вышла на улицу в 6 утра. Не по своей, конечно, воле.

Ах да! Разрыть ямку поглубже для свершения утреннего туалета. Да простят меня жители местных английских домиков, но гулять под их сиренью мне доставляет на много больше эстетического удовольствия, чем по Варвариному ковру. Я думаю, они должны гордиться моим чистосердечным признанием, непревзойденным вкусом и своей сиренью.

Но только я раскопала промерзшую ямку идеальной глубины и расслабилась, устремив взор на сонное, медленно плывущее небо, как Варьваря меня нагло одернула и полезла копошиться в МОЕЙ ямке.

Находясь в шоке от происходящего, я так и замерла в позе звезды, разинув пасть.

– Милка, ты посмотри-ка! Кажется, из тебя сыплются драгоценности.

Если бы мои глаза не были выпученными от природы, то сейчас им самое время вылезти из орбит. Не спорю, я наделена множеством достоинств, но производить драгоценности во время утроенного туалета… Нет, такое со мной впервые. Я не захотела смотреть в свежевскопанную ямку, но Варьваря желание проигнорировать ситуацию не разделила и уже вертела перед моим носом позолоченную белую шкатулку.

«Вот всегда она так».

– Кажется, из кости или фарфора. Такая белоснежная.

«Отлично. Этого еще не хватала. Десять минут назад я наслаждалась жизнью в мягкой кроватке, а теперь из меня появляются шкатулки из кости или фарфора.

Прекрасно, просто замечательно. Я так и знала, что воровать куриные кости из помойки – плохая идея. Так и знала».

– Наверно, ее кто-то потерял, – продолжала рассуждать вслух Варьваря, – почему она тогда зарыта так глубоко под землей?

«Потерял?!» – мой хвост энергично завилял. – «Неужели случайное совпадение и шкатулка не моего желудка творение?»