Монах усмехнулся и, время от времени, тоже стал посматривать вверх. Когда он поднимал голову, то яркое солнце на мгновенье освещало чеканные черты его молодого, мужественного лица. Это был путешественник во времени, Глеб Дронов.

Академические круги Центра хронопутешествий забросили его в цивилизованную, средневековую Европу с тривиальной, на не просвещённый взгляд, целью: фиксировать любые бытовые мелочи и детали. Сюда относятся люди и лошади, костюмы и шляпы, ботфорты и башмаки, каблуки и пряжки, шпоры и пуговицы и ещё много чего. Ведь всем известно, что мелочей, для серьёзной исторической науки, не бывает…

Причём, его шеф, Год Веков, строго-настрого предписал ему только наблюдать, и, ни в коем случае, не вступать в контакт с местным населением. Хотя, Дронов мог свободно общаться на местном диалекте. Лингвист не зря потратил на него целых полмесяца.

Глеб снимал и записывал всё подряд. Нанокамера обладала гигантской памятью и умопомрачительной разрешающей способностью. Она была прикреплена к его груди и выглядела, как капелька росы, совершенно не привлекая внимания любопытствующих глаз.

Монах не спеша прошёл ещё несколько десятков шагов, не забывая поглядывать вверх. Сюрприз от ночного горшка ему был бы ни к чему.

Неожиданно, ему перегородил дорогу солидный господин. Это был человек средних лет с лихо закрученными усами, щегольской бородкой, круглым брюшком и внушительной рапирой на боку. Его сытое лицо светилось подобострастием. Сразу было видно, что он трепетно относился к слугам божиим.

– Святой отец, простите меня, раба божьего, за то, что отвлекаю вас от высоких помыслов.

Тут же, торопливо представился:

– Я, Педро Падос, начальник местной тюрьмы.

Глеб остановился, и неохотно буркнул из-под капюшона:

– Слушаю тебя, сын мой.

– В моей тюрьме содержится очень опасная преступница. Надобно исповедать, и сделать отпущение грехов, этой заблудшей овце из стада божия, перед тем, как душа её пройдёт очищение огнём. А к справедливому очищению огнём грешной души её, милосердно приговорила святая инквизиция.

Угодливо заглянул в глаза Глебу.

– Не могли бы вы, отец мой, совершить это таинство?

Святой отец полюбопытствовал:

– Кто она, сын мой?

Дон Педро оживился:

– Она ведьма, отец мой. Матёрая ведьма! Даром, что эта фурия совсем молодая.

Бойко указал перстом в сторону городской площади.

– На площади уже полным ходом идёт подготовка к очищению её заблудшей души.

Молитвенно сложил руки.

– Я рад за грешницу. Скоро душа её предстанет перед господом, чистой и светлой, как у ангела!

Площадь монаха не интересовала. Его интересовала, приговорённая к сожжению, несчастная девушка.

– Сколько ей лет?

– Восемнадцать, отец мой.

Монах иронично усмехнулся.

– Действительно, очень матёрая преступница.

Посмотрел прямо в маленькие, маслянистые глазки главного тюремщика.

– В чём вина её?

Дон Педро поднял глаза к небу.

– О, на её душе тяжкий грех.

– Какой?

– Она лечила людей разным зельем!

– Ну?

– И люди выздоравливали!

Монах, неожиданно для тюремщика, спросил:

– Что же в этом плохого?

Тюремщик удивлённо посмотрел на божьего слугу.

– Как это, что плохого? Святые отцы учат, что людей надо лечить смирением и словом божьим. Остальное – от лукавого. Господь сам решает, кого оставить на земле, а кого взять к себе, на небо.

Ещё раз поднял глаза к небу.

– И это справедливо!

Доверительно прошептал:

– А ещё святые отцы говорят, что те, кто приобщился к зелью, продали душу дьяволу.

Монах немного задумался и, нахмурившись, решительно произнёс:

– Сын мой, веди меня к осуждённой!

Они вошли в помещение тюрьмы. У входа, переваливаясь с ноги на ногу, стояли четыре дюжих, свирепых на вид, охранника. Они были заточены на то, чтобы впускать человека только внутрь. Выпускали же наружу его, преимущественно, с разрешения начальника. Здесь же, слева от входа, помещались апартаменты самого дона Педро. О чём он, не без гордости, поведал святому отцу.