Здесь мне почему-то вспомнились зеленоватые зрачки Игоря. Я не выдержал и перебил его.

«Ладно, о чудесах после. Сейчас лучше скажи, что она о деревне- то сообщила?»

«Слушай внимательно и вникай. Значит, я её спрашиваю, слышала ли она, как бывший краевед, составляющий старые карты, об этой деревне. Короче, сказал я ей тихонько это название. И вот здесь произошло невообразимое. Она вдруг схватилась за сердце, застонала, заохала и опустилась на стул. С криком – «Что с Вами?» – я сразу подскочил к ней. – «Ничего, мальчик. Это я так. Устала немного, переутомилась».– Она мямлила это, явно притворяясь. Я чувствовал и понимал, что она не в себе и пытается что-то от меня скрыть».

Здесь Игорь замолчал. Я слышал и ощущал лишь его глубокое дыхание. Прошло, наверно, минуты две, а он не произнёс ни слова, продолжая собираться с духом. Он мне напомнил некий механизм, у которого кончилась подзарядка и он заглох. Поэтому, необходимо было его снова подзарядить. Я резко свистнул почти над самым его ухом. Он вздрогнул и сразу «включился».

«Ну, дальше, дальше, квашня».

«А дальше она мне сказала, что такого названия не знает, и никогда не слышала».

«Чтооооо???» – я от досады готов был провалиться – «А чего же ты мне голову морочил?»

Я собирался накинуться на Игоря и растерзать его.

«Да не морочил» – Игорь мне загадочно улыбнулся – «Потом она отдышалась и вдруг заговорила совершенно по-другому. Она сказала, что её старенькая мама, которой уже за семьдесят, и которая, как я уже говорил, из старообрядческой семьи, тоже всю жизнь интересовалась различными старыми деревушками нашего края и даже составляла там какую- то картотеку названий этих самых деревушек. И, возможно, она знает, где находится эта деревня. Короче, Раиса Семёновна попросила нас прийти к ней в библиотеку через два дня и тогда она скажет, что удалось узнать ей от своей матери».

Сложно описать то нетерпение, которое испытали мы за эти два, казалось, бесконечно тянувшихся дня. У меня снова возникло ощущение, что время замедлило свой ход. Вечерами я слонялся по квартире, не находя себе места. Один раз даже залез в ванну и закрыл глаза. В ушах зашумело, словно рядом подул ветер. Я снова очутился в степи, у дымящегося костра. На глазах появились слёзы. «Да что же это за наваждение такое? Быстрее бы… быстрее… всё это кончалось. А иначе… можно и свихнуться, если ЭТО… будет бесконечно продолжаться».

Мысли кружились в моей голове, словно какие-то тени или призраки. И вдруг бушующий океан эмоций просто ворвался в мою бедную душу. Я не знал, как с ними совладать и мне, как и ТОГДА стало жутко. Это было довольно необычно, потому что в этот раз я находился не в поле, и даже не в библиотеке, а у себя дома. Возникло ощущение, что я – это не я, просто моя душа вселилась в какое-то постороннее тело, а, может, наоборот, улетела куда-то в безвоздушное пространство. Стихи… опять лирические стихи звучали, словно со стороны, словно отдалённое эхо, но я их слышал отчётливо и проносил сквозь душу.

Закрою глаза и тебя представляю;

Ты – женщина, Вечной ты жизни река.

Ты – светлое поле, не видно в нём края;

Но вижу, над ним собрались облака.

И светлым дождём они могут пролиться;

И громом звенящим забьёт высота.

И радугой нежной отобразится -

Твоя беспокойная красота.

Мечтаю в твоём раствориться я теле;

Но сердце пронзает тревожная боль -

Снежинкой, кружащейся в зимней метели -

Летишь по сверкающей глади земной…

А вдруг ты растаешь на чьей-то ладони?

И капелькой светлой ты в реку умчишься,

Купаться в реке будут резвые кони;

Но верю, ты ЖЕНЩИНОЙ возродишься…